Свидетелей было много, но ничего толком они рассказать не могли, по крайней мере, не было каких-то существенных деталей, за которые могло зацепиться следствие. Все как один утверждали, что торговля шла как обычно, пока внезапно на торговый ряд с двух сторон не ворвались люди в масках, открывшие огонь на поражение. Одеты они были в обыкновенные спортивные костюмы с рюкзаками на спинах. После совершения преступления скрылись в неизвестном направлении, и никто их больше не видел.
Сорокин изучил взглядом пустую гильзу, поднятую из-под ног.
«Ничего себе ворошиловские стрелки! – хмуро подумал он. – АК-47. Они что, совсем обнаглели? Решили сделать из Москвы арену боевых действий?»
– Может, у них были какие-то особые приметы? – настойчиво допытывался Сорокин у старенькой азербайджанки, которая находилась в шоковом состоянии. Ей повезло, потому что при первых же выстрелах она сразу упала под прилавок, и о ней просто-напросто забыли.
– Нет, я не видела. Все в одинаковых штанах и мастерках черного цвета.
– Они разговаривали между собой?
– Ничего не было слышно.
– Спасибо, – с досадой поблагодарил полковник Сорокин.
Уж второго «глухаря» ему точно не спустят. Это факт. Налицо сведение счетов. Вначале убиты армяне, теперь – азербайджанцы. И что получается, они устроили тут сведение счетов, а ему, Сорокину, теперь разгребай, рискуя при этом получить пулю в затылок, или, может, сделать, как кот Леопольд из памятного мультфильма: «Ребята, давайте жить дружно»?
На месте происшествия только и были найдены, что трупы и пустые гильзы. Больше ничего. Сорокин отправил гильзы на экспертизу, чтобы узнать как можно больше об оружии и местоположении стрелявших. Он походил по рынку и порасспрашивал людей в надежде, что кто-нибудь видел, на какой машине приезжали преступники, или запомнил хоть какие-нибудь детали, которые могут навести его, сыскаря, опытную ищейку МУРа, на верный след.
Нет, все, словно сговорившись, молчали. И в этом молчании Сорокин не видел для себя ничего хорошего. Снова все нити оборваны. Это что ему прикажете, сажать в СИЗО всех подряд по подозрению в совершении преступления? Нет, он не может этого сделать, потому что таким образом покажет свое бессилие. Его поднимут на смех, и он с успехом завалит два дела. На этом его песенка будет спета, и его с позором выгонят из МУРа, после чего ему не то что людям в глаза будет посмотреть стыдно, он даже в зеркало не взглянет. Вся надежда остается на Забродова. Ему нужен всего лишь след, а там-то он уже развернется. А найти след ему поможет Забродов, в этом Сорокин был уверен. Иначе остается только виселица с куском мыла. Никто и слушать не захочет, что он, Сорокин, не Бог и не может сделать невозможное. Начальство приказало, и он должен исполнять. Остальное их не интересует.
– Вот что, – сказал Сорокин молодому сержанту, чье выражение лица показалось ему хоть немного осмысленным. – Будьте внимательны. Погуляйте на рынке с ребятами, и если заметите что-то подозрительное, сразу звоните мне по этому номеру.
Сорокин написал на клочке бумажки свой телефон, после чего, сильно тревожась не столько за нераскрытые убийства, сколько за свое неопределенное будущее, побежал к метро. Еще не хватало, чтобы его машину оттянул эвакуатор на штрафстоянку, если ей уже не прокололи шины разгневанные автолюбители.
* * *
Забродов за время службы в ГРУ успел обрасти неимоверным количеством связей. Номеров в телефонной книге у него было под тысячу, и иногда, лежа на кровати, он листал телефонную книгу и, глядя на какое-нибудь имя, толком не мог вспомнить, кто это такой и откуда он его знает. Бывало, поможешь чем-то человеку, для тебя вроде как мелочь, а для него это имеет большое значение, вот и разговоритесь, обменяетесь телефончиками. Понятно, что по многим номерам Забродов ни разу не звонил, но в таком случае, как, например, сейчас, ему была нужна хоть какая-то зацепка.
«Сорокин, наверняка, плотно сидит на валидоле и коньяке. Когда я звонил, у него был голос как при смерти. Такая работенка, как у него, высосет из тебя все силы похлеще вампира. Шутка ли, он несколько дней подряд не ночует дома, все сидит в своем кабинете и разрабатывает версии, которые ни черта не сходятся с произошедшим. Досидит так до четырех, а потом куда уже домой ехать, пока доберешься да ляжешь вздремнуть, опять на работу собираться. Вот и прикорнет на несколько часиков в своем кабинете, – философствовал Забродов. – Случается так, что жизнь давит тебя прессом, проверяет на устойчивость и износ. Сорокин – мужик, держится. Тут второе массовое убийство на его голову свалилось, а он все сидит, думает, пробует что-то. Нужно что-то предпринимать. Кому охота подохнуть на рынке? И что это за выяснение отношений в цивилизованном обществе? Если такие убийства оставлять безнаказанными, то в обществе произойдет эскалация насилия. Потом на лестничной площадке начнут стрелять, если не понравишься».
Листая телефонную книгу с этими мыслями, Забродов наткнулся на фамилию Борынец. В скобках было помечено «парикмахер». Илларион ухмыльнулся и набрал номер. Он, как человек бывалый, давно знал, что любая ценная информация требует своего шифра. Кто его знает, украдут телефон, а там такой подарочек.
– Алло, – фамильярно приветствовал Забродова хрипловатый мужской голос.
«Как его зовут? Гриша? Леша? Вася?» – ломал голову Илларион.
– Сергей…
– Какой Сергей! Научись набирать правильный номер, козел!
– Борынец!
– Чего надо?
– Это Забродов. Помнишь такого?
– Ну, – неохотно процедил Борынец, словно тем самым делал Иллариону большое одолжение.
Ох, как не любил Илларион хамство. Неужели так трудно быть вежливым и доброжелательным человеком? Некоторые, оказывается, не понимают.
– Нужно встретиться, Борынец. У меня есть информация, которая тебя заинтересует.
– Думаешь, у меня так много времени? – ухмыльнулся Борынец и откашлялся в трубку. – Я человек занятой…
– Знаю я твою занятость, – усмехнувшись, перебил его Забродов. – Старушек лавочных допрашиваешь да алкоголиков у универсама, не замышляет ли кто теракт. А тут, между прочим, два убийства, да еще каких. Они должны быть вашему ведомству как бельмо на глазу!
– Мне непонятно одно, Забродов. Какое ты имеешь к этому отношение? Лучше в своем огороде копайся и читай литературку. Для жизни полезно.
– Борынец, – тихо сказал Илларион, – если ты думаешь, что у меня нет на тебя рычага воздействия, то ты глубоко ошибаешься. Твоя шея в петельке, а стоит мне ударить раз по табуретке, и все тебе, каюк.
Борынец работал в ФСБ. Раньше он когда-то пересекался с Забродовым. И тот ему помог, правда, вышло как-то некрасиво, что Борынец просто использовал его в своих целях и часть денег, которые получил от преступной группировки, присвоил себе. Забродов о такой нечистоплотности узнал не сразу, да и не хотел он стучать, но надавить мог. Так, по звонку Федорову, в интересах дела, у него оказались бы материальчики на Борынца.
– Гнида ты, Илларион. Шантажист.
– В отличие от тебя, Борынец, честный советский человек. Насколько мне известно, долларовая болезнь у тебя уже давно. Трепаться по телефону я не люблю, так что через полчаса жду тебя на Тверской. Около метро.
И Забродов повесил трубку. Конечно, он не любил шантаж, чувствуя себя при этом как-то неловко, но с другой стороны, когда речь шла о восстановлении справедливости и порядка, и уж тем более о помощи давнему другу, Илларион пользовался и этими методами. Он знал, что Борынец занервничает и приедет.
Борынец был низкорослым мужчиной с аккуратной лысиной и беспокойными глазами. Щеки у него были розовыми, нос с горбинкой, и почему-то у Забродова он ассоциировался с упитанным поросенком, который вместо того, чтобы заниматься стоящим делом, вольготно жирует на государственных харчах.