– Мне было бы спокойней, если б ты был не один. Если б здесь были еще люди, хотя бы на эти недели. Реджи, например. Он справился бы.
– Реджи в Вирджинии. У него своих дел хватает.
– Ну, тогда хоть кто-нибудь. Чтобы не только ты тут был, совсем один…
– Ты знаешь условия моего договора. Я должен быть один.
– Завтра ты поведешь их в горы. Самый первый день, и ты уже тащишь их наверх?
– На сей раз нужно именно так. Ничего в этом плохого, просто по-другому. Я хочу отойти от привычных схем. Просто на всякий случай.
– Тебе надо было потребовать, чтобы кто-то вас сопровождал.
– Я люблю тебя, – сказал Итан.
– Да уж, это звучит приятней, чем «разговор окончен»… Даже если означает то же самое.
– Я люблю тебя, – повторил он.
Эллисон наклонилась и поцеловала его, а потом прижалась к нему лбом, и ее губы почти касались его губ, когда она опять заговорила:
– Пусть будет, как будет. Я больше не стану поднимать этот вопрос. Тебе это ни к чему, и, видит бог, мне не нужно биться головой о глыбу гранита, которую ты любишь называть своим мнением.
– Что-то у вас нехороший тон, мисс Монтана.
– Не называй меня так!
– Прости. Я помню, ты была всего лишь «вице-мисс».
Обычно этим ему удавалось ее растормошить, превратить злость в смех. Но на сей раз Эллисон продолжала сохранять молчание. Итан обнял ее, перетащил на себя, и все же что-то было не так. Напряженные мускулы там, где они должны быть расслаблены. Он ухватил ее руками за бока и поднял над собой, и теперь наступила уже его очередь искать ее взгляд в темноте.
– Что случилось?
Она помотала головой.
– Не знаю. У меня просто плохое предчувствие. Хотя не могу точно сказать, в чем дело. Может, как раз из-за этого я так за него переживаю. Кем бы из них он ни был. Но вообще-то тут нечто большее. Я просто… просто душа не на месте. Что-то я дергаюсь. Места себе не нахожу. Как будто скоро что-то произойдет.
Итан только посмеялся над ней тогда – в те дни, что очень скоро настанут, он будет вспоминать снова и снова, насколько весомо и даже мелодраматично прозвучало это предостережение в темной спальне, когда их тела прижимались друг к другу, а домик наполняло тепло, отдающее печным дымком.
– Опять начиталась фольклора? – шутливо спросил он. Это был ее любимый жанр, и она бесчисленное число раз рассказывала о своей зависти к тем, у кого есть дар предвидения, что всегда было для него источником веселья: и то, что она в этот дар верила, и то, что желала им обзавестись. – Что ты видишь, детка? Тень луны, тень паука, или кот как-то хитро изогнул свой хвост?
– Нет, – отозвалась она. Голос ее звучал совсем тихо. – Ничего такого я не вижу. Но все равно чувствую.
– В этих горах меня до сих пор не убили. И в нынешнем году такого тоже не случится.
Эллисон промолчала.
– Детка? – сказал Итан. – Этого. Никогда. Не. Произойдет.
– Ладно, – отозвалась она. – Ладно.
Но ее голос был по-прежнему глухим и мрачным. Он осторожно прикоснулся к ее щеке, она поцеловала его ладонь и повторила в третий раз:
– Ладно.
Итан собирался задать ей еще несколько вопросов – настолько она была серьезна. Хотя вряд ли она могла толком объяснить это свое чувство, которое поднялось из чего-то непостижимого, или первобытного, или, черт побери, может, даже мистического. Но она провела ему руками по груди и по животу до самого низа, и тогда все вопросы, которые были готовы слететь с языка, застыли у него на губах, растворились сначала в ее прохладной ладони, а потом внутри ее тепла, а после она задремала у него на груди и Итан не хотел ее беспокоить, но надо было выходить к костру к ребятам, так что он потихоньку выскользнул из постели.
Об этом ее тревожном чувстве до его ухода в горы они больше не заговаривали.
6
Джейс Уилсон умер.
Он погиб в том карьере, и Коннору Рейнольдсу приходилось постоянно держать это в голове. Самое сложное с новым именем – это помнить, что при знакомстве нужно называть именно его, а не старое, и реагировать, когда окружающие тебя им называют.
– Коннор? Йо? Коннор? Ты чё, типа, в отключке, чувак?
Они были в походе первый день, когда шумный парнишка, Марко, заговорил с ним, а Джейс сосредоточился на дикой местности вокруг, в благоговейном восторге от ее невиданных размеров. Расстояния ошеломляли. В Индиане ему часто доводилось ходить в походы, и он думал, что дело будет достаточно знакомое. Там, когда переваливаешь через горушку и видишь перед собой следующую точку тропы, то минут через пять-десять ты уже на месте. Здесь же это могло занять целый час, изматывающий час потения и хватания воздуха ртом, и вот ты останавливаешься, чтобы попить воды, оборачиваешься и понимаешь, что по-прежнему видишь место, откуда вышел. Такое впечатление, будто ты вообще не продвинулся.
Они продвигались по глубокому узкому ущелью меж громоздящихся по обеим сторонам гор, и отсюда Джейс был отнюдь не против любоваться их высокими пиками. Перед выходом ему было малость неспокойно – он опасался, что они пойдут какой-нибудь тропкой для горных козлов, с которой если навернешься, то сразу каюк. Даже на шоссе ощущалось нечто подобное – пришлось притворяться, будто он спит, чтобы не видеть всех этих головокружительных поворотов, в то время как остальные ребята глазели по сторонам и только гоготали на особо крутых «языках серпантинов», – но пока что их маршрут был не так уж и плох. И, честно говоря, все это было реально круто. Плюс он ощущал себя здесь в большей безопасности, как ни странно. Здесь, в горах, у него возникло чувство, что никто к ним незаметно не подберется. И уж точно никто не останется незамеченным для Итана Сербина, который, похоже, мог приметить даже лежащую не на месте сосновую иголку. Так что уверенности заметно прибавилось, а ощущение безопасности сыграло с ним дурную шутку – когда шумный парень стал окликать его по новому имени, он и не подумал отозваться.
Когда Марко уже в четвертый раз выкрикнул его имя, все смотрели уже только на него. Даже Итан, похоже, заинтересовался. У Джейса возникло паническое чувство, что он раскрыт, что его раскусили, – а ведь ему много раз напоминали: если что в горах и пойдет не так, то только из-за этого. Если он позволит кому-нибудь узнать правду, позволит кому-нибудь узнать, что он не тот, за кого себя выдает, тогда и явятся те люди из карьера. Джейс опять подумал про них, услышал их голоса вместо голоса Марко, и паника накрыла его с головой, принесла с собой осознание того, что придется все это как-то объяснять, придумывать причину, по которой он игнорирует этого парнишку. Нельзя было сказать, что он просто отвлекся или не услышал. Этого недостаточно. Придется играть роль до конца.
– Если б я хотел поговорить с тобой, – процедил он, уставившись Марко прямо в глаза, – то давно уже ответил бы.
Марко, разинув глаза, откинул голову.
– Ни хера себе! Эй, чел, да я…
– Прекратите! – громыхнул Итан Сербин. – Вы оба, прекратите разговорчики. Сейчас же. И за тобой должок за твой лексикон, Марко. Отработаешь, как только вернемся в лагерь. Надеюсь, тебе нравится таскать дрова. Можешь обзывать поленья как твоей душе угодно.
– Но, мужик, этот чудик…
Итан властно вытянул руку, заставляя его замолчать. Все по-прежнему таращились на Джейса, отчего он чувствовал себя чуть ли не голым, но при этом всячески старался сохранять жесткое выражение лица, пытался выглядеть тем, кем якобы был, – проблемным пацаном с плохим поведением, хуже всех остальных. Если он будет хуже всех, они оставят его в покое.
– Коннор? Что с тобой сегодня? По какой такой причине ты выказываешь неуважение своим друзьям?
«Держись прежней линии», – приказал себе Джейс, хотя очень не хотелось играть подобную роль перед Итаном Сербином, чья убедительная манера выказывать разочарование при помощи молчания очень напомнила ему собственного отца. А Джейсу приходилось угождать отцу, потому что тот часто работал сверхурочно, и вдобавок через боль, принимая таблетки, которые ему никогда не помогали. Джейс рано узнал, что чем больше он будет делать сам, чем большее число проблем уладит самостоятельно, тем лучше. Не то чтобы его отец был жестокий или злой. Просто жизнь не была добра к нему, так что Джейс старался в меру сил недостаток этого добра восполнить.