– Миллиардерша с хвостиком, ты слышишь меня?
– Слышу, но бессильна чем-либо помочь. Ты сам должен найти решение.
– А если его нет?
– Оно есть всегда, загляни в себя поглубже.
Хорошо ей со стороны советовать: загляни поглубже! А как это – поглубже?
– Эй, красавица, ты поподробнее не можешь мне, дураку, объяснить?
– Чувства, эмоции, тело, мысли – все меняется. Прилипает и отпадает… Глубже, значит, за пределы всего изменяющегося, к тому неизменному, что позволяет каждому в любом возрасте, в любой ситуации, в любом состоянии говорить: это я.
– Понятнее можно?
– Я не могу думать, чувствовать, ощущать, желать вместо тебя. Без собственной воли, желания познание самого себя невозможно.
Вот тебе и высшая раса: и бессильна, и не может… Ничего себе! Гвоздиков задумался, попытался припомнить что-то где-то читанное и слышанное на эту тему раньше, напряг извилины, но ничего умного в голову не приходило. Что же делать? Устав от размышлений и колебаний, он забылся в полусне. Очнувшись, стал с тоской оглядывать черноту космоса и вдруг снова увидел светлое пятнышко галактического сверхскопления Девы. Одной из бесчисленных пылинок этого скопления была галактика Млечный Путь, среди сотен миллионов звезд которой была безумно красивая звезда по имени Солнце, а рядом с ним прекраснейшая из планет – Земля.
– Там мой дом, пора возвращаться, – прошептал он.
3. На переферии
Приведенный силой мысли в движение кокон устремился в заданном направлении. Космический вестибюль стал отдаляться, превращаясь в небольшой сверкающий диск. На душе полегчало, ум успокоился. Однако спустя некоторое время Сергей заметил, что размеры диска перестали уменьшаться.
– Эй, Бестелесная, что это значит?
– Капсула может независимо перемещаться лишь в ограниченном пространстве нашего космического корабля. Диаметр корабля – одна световая минутка, это примерно семнадцать миллионов девятьсот восемьдесят семь тысяч пятьсот двадцать километров. Ты находишься сейчас на его периферии, дальнейшее удаление невозможно.
– Тюрьма!!!
– Диаметр Земли в тысячу четыреста сорок раз меньше диаметра нашего корабля и составляет всего-навсего двенадцать тысяч семьсот сорок два километра, но ты же не называешь эту пылинку тюрьмой.
– Земля полна людей, она твердая, она живая… А ваш корабль – чернота космоса, окруженная невидимыми стенами и населенная невидимками типа тебя. Земля – мой дом, наконец! Я родился на ней!
– Дом, который вы, земляне, уничтожаете.
– А вам какое дело до нашего дома?
– Мы чистильщики Вселенной. По нашим данным, ваша планета не только на грани экологической катастрофы, но и ядерной. Основная и единственная причина – катастрофический разрыв между вашим техническим прогрессом и уровнем осознанности почти всех землян.
– Снова это дурацкое слово?
– Вы не осознаете в полной мере себя, поэтому не можете осознать и своего единства с целым, с Вселенной и даже с вашей маленькой планетой. Она кричит от ужаса и боли, но вы ее не слышите и не хотите слышать. Более того, абсолютное большинство из вас не ощущает даже своего единства с остальными людьми. Вам присуще чувство единства только по секторным признакам: моя религия, моя страна и прочее… Но единства глобального вы не ощущаете. Без него Землю не спасут никакие ваши международные договоры, никакие законы, постановления, манифесты, пакты…
– Все понятно. Коронавирус3 – ваша работа?
– Нет, это ваше, земное.
– Значит, вы просто решили ради спасения планеты самых несознательных вроде меня изъять с Земли?
– Нет-нет! Тут далеко не худшие экземпляры, а ты даже симпатичен в своих искренности и любопытстве. Просто, прежде чем на что-то решиться, нам требуется изучить проблему, понять, что вы, земляне, собой представляете. Вот мы и решили для всестороннего исследования доставить образцы материала на нашу станцию. Сделали случайную выборку в небольшом количестве – меньше одной сотой процента от общего числа жителей Земли. Это чуть больше семисот тысяч человек. Смехотворная цифра, не так ли?
– Да уж, куда смешней! И что будете с нами делать?
– Я уже объяснила: исследовать.
– Как вшей под микроскопом?
– Не внешне, а тончайшую суть каждого из вас. Ваш внешний вид нас не интересует.
– И что потом?
– Закончим исследовательский эксперимент и доставим вас обратно в те пространственно-временные точки, из которых вы были изъяты. По результатам исследования примем решение, что делать с человечеством в целом. Самое кардинальное – очистить от людей планету, дав ей возможность восстановиться самостоятельно.
– Куда уж кардинальней…
– Предложи свой вариант. Ты говоришь, что любишь Землю, вот и прояви свою любовь на деле, а не на словах.
– Я человек маленький, от меня ничего не зависит.
– Историю делают маленькие люди. Каждый из вас свободен, каждый создан из вещества, называемого любовью, – никто не может вам помешать в ее проявлении, но вы ведете себя так, будто созданы из ненависти и равнодушия. Миллионы и даже миллиарды маленьких людей считают, что от них ничего не зависит! Проснитесь!
Гвоздиков затосковал. Что толку в этих бесплодных разговорах, если не только Земля, но и этот светящийся вдали диск космического вестибюля недоступны? А слова Миллиардерши: «Каждый из вас свободен» – иначе как издевкой и не назовешь. Хороша свобода, если даже наложить на себя руки невозможно и голодовку в знак протеста не объявишь – через поры все входит и выходит. Так и придется здесь торчать целую вечность, пока не превратишься в космическую мумию…
Невидимая собеседница, вероятно, осознав нелепость своих нравоучений, на этот раз не отреагировала на его мысли.
Он на несколько минут закрыл глаза, открыл снова – все без изменений: с одной стороны – светлое пятно галактического сверхскопления, с другой – яркое пятно наполненного светом и людьми диска вестибюля. И больше ничего. С ума сойти! Хоть бы какие-нибудь подвижки: наводнения, пожары… Вернуться в вестибюль?
– Конечно, возвращайся! – моментально подключилась к размышлениям бестелесная надзирательница.
– Рабия, встретив меня, снова бросится в бега. Боюсь, на этот раз безвозвратно.
– Зато ты снова окажешься в обществе землян. Там есть и твои соотечественники. Какое тебе дело до Рабии? Неразумно обрекать себя на одиночество из-за простой горничной, какой-то турчанки.
В глубинах сознания заворочалось предательское: «Конечно, глупо, кто мне эта горничная? Ну, не сдержался, полапал немного. То, что она теперь меня боится, – ее проблема».
– Правильно мыслишь, – вкрадчиво поддакнула советчица.
И тут Сергея неожиданно взорвало. Не столько в злобе на коварную надзирательницу, сколько на самого себя он прокричал:
– Дура ты безмозглая! Кикимора болотная!
Миллиардерша умолкла.
«Наша бы баба утюгом в голову запустила, а этой – все божия роса. Да, положение – хуже не придумаешь».
Какое-то время Гвоздиков тоскливо вглядывался в пятнышко галактического сверхскопления Девы, потом перевел взгляд на сверкающий вдали диск вестибюля и заметил, как, нарастая в размерах, к его кокону приближается другой кокон. Спустя несколько секунд он увидел… Рабию! Прильнув лицом к прозрачной оболочке, женщина смотрела на него. По ее лицу текли слезы.
Сергей почувствовал, что задыхается от нежности, печали и какого-то неведомого ему раньше светлого, переполняющего душу чувства. Он упал на колени, стал просить у этой совсем недавно столь резко отказавшей ему в сексуальных утехах женщины прощения. Рабия его не слышала, но понимала и тоже опустилась на колени. Умоляюще глядя на Гвоздикова, она стала что-то быстро-быстро говорить. Потом они молча долго-долго смотрели друг другу в глаза и наконец, соприкоснувшись коконами, поплыли в космосе, кружась друг вокруг друга.