Это выражение, ледяное, невозмутимое и непоколебимое, придавало ее красоте холодность мраморной статуи. Однако взгляд ее больших карих глаз отражал сияние ума. В ней происходила разительная перемена: переставая прислушиваться к сердцу, в котором сосредоточена вся сущность женщины, она отдавала предпочтение разуму, доводами которого обычно руководствуются мужчины. В подобные моменты ее ум приобретал необыкновенную остроту, что поражало Лемоса до мозга костей, добраться до которого было непросто в силу природной тучности старика.
Если говорить серьезно, всех, кто мало знал Аурелию, удивляли, а ее опекуна – пугали проницательность, с которой юная девушка решала самые непростые вопросы, обширность ее познаний в финансовой науке и способность производить сложнейшие математические расчеты, нередко делая вычисления в уме.
Однако в Аурелии не было и тени нелепого дилетантизма, присущего девушкам, которые, пролистав несколько серьезных книг и получив поверхностное представление о том, что в них изложено, принимаются рассуждать обо всем на свете.
Она не выставляла своих знаний напоказ, применяя их, только когда это действительно требовалось для достижения ее целей. В противном случае никто не слышал, чтобы она обсуждала финансовые сделки или высказывала свое мнение о чем-либо, что обычно не входит в круг интересов молодой незамужней девушки.
Лемос чувствовал себя не в своей тарелке, он утратил свой безудержный задор, придававший ему вид легкомысленного весельчака. По тому, насколько серьезным был тон начинавшейся встречи, Лемос, как человек, умудренный опытом, догадался, что ее последствия могут быть очень значительны.
Он весь обратился в слух, не упуская ни единого слова Аурелии.
– Простите, что я потревожила вас, дядюшка, но мне необходимо обсудить с вами один вопрос, для меня очень важный.
– Очень важный? – повторил Лемос, качая головой.
– Да. Вопрос о моем замужестве! – ответила Аурелия, приняв наиболее холодный и равнодушный вид.
Старик подскочил в кресле, точно резиновый мяч. Желая скрыть свое смятение, он быстро потер одну руку о другую; такой жест он делал всегда, когда был крайне взволнован.
– Вы считаете, что мне еще рано задумываться об этом? – спросила девушка.
– Отнюдь. Вам уже восемнадцать лет…
– Девятнадцать.
– Как? Девятнадцать? Разве вам уже исполнилось девятнадцать?.. Многие выходят замуж в этом возрасте, а некоторые и раньше. Но это когда матушка или батюшка подбирают им хорошего жениха и отваживают от них всяких проходимцев. Девушке, не имеющей жизненного опыта, сироте, я не советовал бы выходить замуж прежде, чем она достигнет совершеннолетия и лучше узнает мир…
– Я уже слишком хорошо его знаю, – ответила девушка все тем же серьезным тоном.
– Так, значит, вы уверены в своем решении?
– Настолько уверена, что сегодня пригласила вас на эту встречу.
– Понимаю! Вы хотите, чтобы я подобрал вам подходящего жениха… Хм… Непросто найти молодого человека, который будет под стать такой девушке, как вы, Аурелия. Что ж, придется мне постараться!
– В этом у вас нет необходимости. Я уже сделала свой выбор!
Для Лемоса это стало еще одним ударом, от которого он вновь подскочил в кресле.
– Как же так? У вас есть кто-то на примете?
– Простите, дядюшка, я не понимаю вашей фигуры речи. Я хотела сказать, что выбрала мужчину, за которого должна выйти замуж.
– Ясно. Но не забывайте, что я ваш опекун и что вам необходимо мое согласие.
– Конечно, я это знаю; но ведь вы не будете ко мне жестоки и не откажете мне в нем? Иначе я буду вынуждена обратиться в суд, и вас лишат права опеки надо мной.
– В суд? И как такие мысли приходят к вам в голову?
– Сеньор Лемос, – сказала девушка с расстановкой, бросая ледяной взгляд на удивленное лицо старика. – Мне исполнилось девятнадцать лет. Я могу обратиться в суд с просьбой о досрочном признании моей дееспособности, доказав которую я, несмотря на ваше несогласие, получу разрешение выйти замуж за того, за кого сочту нужным. Если этих юридических аргументов вам недостаточно, я приведу еще один, личного характера.
– В чем же он заключается? – спросил старик, чтобы нарушить гнетущую тишину.
– Такова моя воля. Вы не знаете, чего мне стоит это решение, но клянусь вам, чтобы осуществить его, я могла бы пожертвовать всем наследством, доставшимся мне от деда.
– Подобные мысли свойственны людям вашего возраста! Так рассуждают разве что в девятнадцать лет, и то в наше время далеко не все.
– Вы забываете, что из этих девятнадцати лет восемнадцать я прожила в крайней бедности, а один в роскоши, в которую окунулась так внезапно. Мир преподал мне два больших урока: урок нищеты и урок богатства. Когда-то деньги представлялись мне властелином, теперь они – мой послушный раб. В этом смысле я старше вас, потому что вы никогда не знали ни такой бедности, в которой я жила, ни такого богатства, которое принадлежит мне теперь.
Лемос удивленно смотрел на девушку, когда та говорила ему об уроках этого мира, исполненных неизвестной ему философии.
– Мое богатство было бы бесполезным, – продолжила Аурелия, если бы оно не давало мне возможности выйти замуж за своего избранника, тем более если для этого надо всего-навсего расстаться с несколькими ничтожными конто.
– В этом и кроется вся сложность, – сказал Лемос, который давно уже обдумывал возможные возражения. – Конечно же, вам хорошо известно, что как ваш опекун я не могу потратить ни одного винтена21 без согласия суда.
– Кажется, вы не хотите меня понять, дорогой опекун, – ответила девушка, и в ее голосе зазвучали нотки раздражения. – Помимо того, о чем вы говорите, мне известно и многое другое, хотя об этом мало кто догадывается. Например, я знаю, какие дивиденды приносят акции, каковы ныне банковские ставки и биржевые котировки, а еще я могу вычислить сложный процент с безошибочной точностью.
У Лемоса голова пошла кругом.
– И наконец, мне известно, что все, чем владел мой дед, теперь принадлежит мне, как указано в его завещании, которое он передал мне собственноручно.
Теперь лицо старика Лемоса из багрового сделалось белым, что было пугающим признаком, учитывая его толстокожесть и тучность, от которой на нем едва сходился его черный фрак.
– А это означает, что если мой опекун будет чинить мне препятствия и вызывать мое неудовольствие, то по достижении совершеннолетия я не выдам ему чек на получение положенной ему суммы, пока не сделаю проверки счетов, которыми он распоряжался от моего имени. Поверьте, для этого у меня найдется и адвокат, и бухгалтер.
– Да, сеньора. Вы имеете на это полное право, – ответил сокрушенный Лемос.
– Что же, значит, мне повезло, что у меня такой замечательный опекун, который всегда готов пойти мне навстречу. Не так ли, дядюшка?
– Именно так! Совершенно верно!
– В таком случае, чтобы не тратить даром времени и не докучать вам юридическими и финансовыми вопросами, предлагаю считать, что мы друг друга поняли. Кроме того, вы ничего не получаете за опеку надо мной. Это неправильно, если у подопечной более чем достаточно средств, чтобы вознаградить труд опекуна.
– Нет-нет, Аурелия. В этом я с вами не соглашусь. Опека над вами – мой священный долг, который я исполняю в память о моей незабвенной сестре!
Лемос смахнул слезинку, которую ему удалось из себя выдавить, хотя казалось, будто он плакал искренне. При упоминании о матери Аурелия резко встала и подошла к окну, словно желая посмотреть, что за ним происходит.
Когда она вернулась на свое место, Лемос уже успел оправиться от пережитых потрясений: он вновь выглядел непринужденно, свежо, бодро и весело.
– Так, значит, мы договорились? – спросила девушка с неизменной серьезностью, с которой вела весь этот диалог.