Не станем тратить времени на доказательства ее неаутентичности. Любой желающий без труда обнаружит в ней массу неувязок и противоречий, да и сам ее дух - лучшее свидетельство того, что автор (или авторы) не имели никакого отношения к событиям, которые тщатся описать. Заметим кстати, что хотя господин Фурманов и встречался с историческим Чапаевым по меньшей мере дважды, он никак не мог быть создателем этой книги по причинам, которые будут видны из нашего повествования. Невероятно, но приписываемый ему текст многие до сих пор воспринимают чуть ли не как документальный.
За этим существующим уже более полувека подлогом несложно увидеть деятельность щедро финансируемых и чрезвычайно активных сил, которые заинтересованы в том, чтобы правда о Чапаеве была как можно дольше скрыта от народов Евразии. Но сам факт обнаружения настоящей рукописи, как нам кажется, достаточно ясно говорит о новом балансе сил на континенте.
И последнее. Мы изменили название оригинального текста (он озаглавлен “Василий Чапаев”) именно во избежание путаницы с распространенной подделкой. Название “Чапаев и Пустота” выбрано как наиболее простое и несуггестивное, хотя редактор предлагал два других варианта - “Сад расходящихся Петек” и “Черный бублик”.
Посвящаем созданную этим текстом заслугу благу всех живых существ.
Ом мани падме хум.
Урган Джамбон Тулку VII,
Председатель Буддийского Фронта Полного
и Окончательного Освобождения (ПОО (б))
Первая часть
Тверской бульвар был почти таким же, как и два года назад, когда я последний раз его видел - опять был февраль, сугробы и мгла, странным образом проникавшая даже в дневной свет. На скамейках сидели те же неподвижные старухи, вверху, над черной сеткой ветвей, серело то же небо, похожее на ветхий, до земли провисший под тяжестью спящего Бога матрац.
Была, впрочем, и разница. Этой зимой по аллеям мела какая-то совершенно степная метель, и попадись мне навстречу пара волков, я совершенно не удивился бы. Бронзовый Пушкин казался чуть печальней, чем обычно - оттого, наверно, что на груди у него висел красный фартук с надписью: “Да здравствует первая годовщина Революции”. Но никакого желания иронизировать по поводу того, что здравствовать предлагалось годовщине, а революция была написана через “ять “, у меня не было - за последнее время я имел много возможностей разглядеть демонический лик, который прятался за всеми этими короткими нелепицами на красном.
Уже начинало темнеть. Страстной монастырь был еле виден за снежной мглой. На площади перед ним стояли два грузовика с высокими кузовами, обтянутыми ярко-алой материей, вокруг колыхалась толпа, и долетал голос оратора - я почти ничего не разбирал, но смысл был ясен по интонации и пулеметному “р-р” в словах “пролетариат” и “террор”. Мимо меня прошли два пьяных солдата, за плечами у которых качались винтовки с примкнутыми штыками. Солдаты торопились на площадь, но один из них, остановив на мне наглый взгляд, замедлил шаг и открыл рот, словно собираясь что-то сказать, к счастью - и его, и моему - второй дернул его за рукав, и они ушли.
Я повернулся и быстро пошел вниз по бульвару, гадая, отчего мой вид вызывает постоянные подозрения у всей этой сволочи. Конечно, одет я был безобразно и безвкусно - на мне было грязное английское пальто с широким хлястиком, военная - разумеется, без кокарды - шапка вроде той, что носил Александр Второй, и офицерские сапоги.