Заинтересовавшись, я собираюсь расспросить подробнее, однако Бонни не остановить:
– До меня искренне не доходило, как ты его терпишь. Я не могла взять в толк, какие темы для разговоров вы находите, сидя в домике на дереве, – вы же там часами торчали!
Так и было, мы сидели там часами, но при этом почти не разговаривали, занимаясь каждый своим делом, как малыши, еще не научившиеся играть вместе. Дэнни рисовал, а я читала или играла с моими Барби.
– Помнишь, как он грохнулся с дерева? Я решила, что он разбился, – вспоминает Бонни. – Он не двигался, так и лежал, – сестра свешивает руки на одну сторону и высовывает язык. У нее получается очень комично – я едва сдерживаю улыбку. – Дэнни подглядывал за нами с Айоной, но под его тушей треснула ветка, и он шмякнулся на землю.
– Смутно припоминаю что-то такое.
Интересно, это было в тот раз, когда Бонни вопила на кухне, жалуясь маме на Дэнни?
– Мне хотелось, чтобы он больше не двинулся с места, но он зашевелился, и я чуть не прикончила его. Он вечно за нами шпионил, чем ужасно смущал меня, – продолжает сестра. – Никто не понимал этого мальчишку.
– Никто и не пытался, – бурчу я.
– Сколько я себя помню, он вечно играл один, катая свои машинки кругами по песку. Я часто спрашивала себя, почему взрослые столько возились со мной, когда было видно любому – это у Дэнни проблемы!
– А когда тебя перестали возить в детский клуб? – спрашиваю я.
– Это в «Останься-поиграй»? – Пожав плечами, Бонни зачерпывает полную ложку супа. – Мне было лет семь. Не знаю, что там произошло, но однажды мать за руку вытащила меня оттуда, заявив, что не хочет больше ничего знать.
– О чем? – удивляюсь я, однако Бонни ничего не объясняет, сославшись на то, что ответов у нее нет. Остается гадать, действительно ли это так или сестру просто не интересует правда.
– А с возрастом он становился все хуже, – Бонни снова переключается на Дэнни. – В последнее лето он был настоящим кошмаром – помнишь ночевку на пляже?
– Еще бы! – Я тоже находилась там, когда Дэнни обвинили в том, что он лапал одну из девочек.
– А как он вел себя с Айоной! – возмущается Бонни. – Я вечно сгорала со стыда за него. Удивляюсь, как она вообще продолжала со мной дружить, ведь Дэнни постоянно крутился возле нее.
– Айона ему нравилась, – произношу я, – потому что относилась к нему по-доброму.
Бонни отворачивается, но я замечаю, как еле заметная тень пробегает по ее лицу.
– На днях я ездила к маме на кладбище, – вдруг говорит она. – Это ты положила на могилу цветы?
Я невольно выпрямляю спину. Мне давно пора привыкнуть к манере Бонни то и дело менять тему разговора, однако на этот раз ей удается меня удивить. Я не собираюсь отвечать, потому что сестра отлично знает, что я езжу к маме каждую неделю и оставляю цветы.
– Ей бы ужасно не понравилась эта история с трупом на острове, правда?
Я киваю, ощутив странное облегчение оттого, что мама этого не видит.
– Хочешь кофе? – спрашивает Бонни, когда мы закончили обедать.
– Пожалуй, – соглашаюсь я, помогая ей убирать посуду.
– Знаешь, иногда я убить готова за бокал вина, – выдает сестра, глядя на меня в ожидании реакции.
– Бонни, я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.
– Да ладно, ты же у нас психолог! Если даже ты ничего не можешь придумать…
– Я консультирую семьи, в которых разладились отношения, а не выздоравливающих алкоголиков.
– А связи ты тут не улавливаешь? – интересуется сестра, сверля меня взглядом. Не дождавшись ответа, она продолжает: – Я не хочу напиваться, просто мне надоедают чай и кофе. – Она недовольно смотрит на чайник. – Кстати, как там твоя работа?
– Хорошо, – отвечаю я. – Я действительно получаю от нее удовольствие.
– Есть интересные клиенты?
– Ты же знаешь, что я не имею права рассказывать, – смеюсь я.
– Родной-то сестре? Что-нибудь пикантное! Имена называть необязательно.
– Нет.
– Зануда, вот ты кто.
– Не сомневаюсь, – улыбаюсь я.
– И ни один мужчина тебе не приглянулся?
– Бонни!
– А как еще тебе с кем-то знакомиться? Разве не идеальная ситуация? Перед тобой мужчины, которые несчастливы в браке. Тебе достаточно подтолкнуть их в правильном направлении!
– Среди клиентов меня пока никто не привлекал.
– И верно, с твоим характером лучше одной, – Бонни наливает горячий кофе в кружки, и мы замолкаем. – Ты не думала разыскать Дэнни?
– Думала, конечно, но я не знаю, с чего начать.
– Как считаешь, мама знала, куда он уехал?
– Без сомнений, – уверяю я, поднося кружку к губам. Я всегда винила маму за то, что она отпустила Дэнни: даже к двадцати двум годам мой брат не созрел для самостоятельной жизни, и я отказывалась понимать, как она могла этого не видеть.
Восемнадцать лет назад я готова была искать Дэнни по всей стране. Я представляла, как мы найдем его дрожащим в темном переулке, сжавшимся в комок, запихаем в машину и увезем домой. Но мама только сказала: «Я потеряла его много лет назад».
Возразить было нечего. Мы все обратили внимание, что Дэнни стал еще более замкнутым и отстраненным с тех пор, как мы покинули остров. Правда, никто не интересовался, отчего он больше не прикасается к своему альбому и карандашам.
– Может быть, она поддерживала с ним связь, только скрывала это от нас? – предполагаю я.
– Зачем ей это делать?
– Возможно, он так попросил.
– С чего бы это?
– Не знаю, – устало бормочу я. – Чужая душа – потемки.
Бонни кивает. Я жду, что она скажет что-нибудь о маме, но вместо этого сестра выдает:
– Может, его и в живых-то нет!
Пододвинув мне печенье, она берет одно и кладет в рот целиком, выжидательно глядя на меня.
– Господи, Бонни, ну разве можно такое говорить?
Сестра пожимает плечами, не сводя с меня глаз и сосредоточенно жуя.
– По-моему, мама знала, где он, – задумчиво произносит она наконец. – Я не могу себе представить, чтобы она никогда его не искала.
Вечером, когда в новостях не появляется ничего нового, я беру наконец свой айпад и начинаю просматривать фотографии на различных веб-сайтах, ища знакомые лица.
Меня всегда интересовало, как сложилась жизнь у людей, среди которых я выросла и которые все еще могли оставаться на острове: они были частью моего мира, я не представляла своего существования без них. Приблизив снимок местных жителей, сгрудившихся у белого полицейского тента, я вглядываюсь в лица, ожидая теплой волны узнавания, но с увеличением снимок становится все более зернистым. Не отчаиваясь, я вожу пальцем по лицам – и вдруг замираю. На заднем плане я вижу женщину, стоящую отдельно от остальных. Я сразу узнаю ее.
Я сворачиваю снимок и открываю следующий, где видно предельно четко – это действительно Руфь Тейлор, мама моей подруги Джилл. Она стоит одна перед кафе, а под фотографией подпись: «Местная деревня». Руфь смотрит куда-то за рамкой кадра, и я вглядываюсь в ее круглое лицо с искривленным ртом, отмечая, что она очень постарела – волосы стали совершенно седыми.
Значит, Тейлоры так и живут на острове? По многим причинам я надеялась, что Джилл оттуда уехала.
Вздохнув, я усаживаюсь поудобнее и снова возвращаюсь к первой фотографии. Каждому из этих людей теперь придется отвечать на вопросы. И если полиция еще не выяснила, кому принадлежат найденные останки, то это дело нескольких дней.
Никто не может ступить на остров или покинуть его, оставаясь незамеченным. Никто не мог быть похоронен в его земле без того, чтобы хотя бы один из жителей не знал об этом.
Глава 4
Я умоляла маму отвезти меня обратно на Эвергрин. Я приставала к ней с той ночи, как мы покинули остров, и вплоть до того дня, когда уехал Дэнни, то есть через год после ухода из семьи отца.
– Мы все еще можем вернуться, – предложила я за завтраком. – Ведь на отъезде тогда настоял папа, а сейчас его нет.
Я затрудняюсь определить, много ли правды было в объяснениях родителей, но решение уехать в ту ночь явно принял отец.
– Стелла, мы не станем этого делать, – ответила мама.