Не то, чтобы лицо его дышало гневом, нет, оно выражало только непоколебимую решимость, но... у меня мелькнула мысль, что если он когда-нибудь встретится со Стирфортом, то убьет его.
- Здесь я исполнил свой долг, сэр, - произнес мистер Пегготи. - Я иду искать мою... - Тут он запнулся, но голос его был тверд, когда он продолжал: - Я иду искать ее. Отныне это мой единственный долг.
Он покачал головой, когда я спросил его, где он будет ее искать; затем он задал мне вопрос, еду ли я завтра в Лондон. Я ответил, что не уехал сегодня только из желания быть ему чем-нибудь полезным. Но я готов ехать, когда ему будет удобно.
- Если вы согласны, сэр, завтра я поеду вместе с вами, - сказал он.
И снова мы шли в полном молчании.
- Что до Хэма, так он будет по-прежнему здесь работать, - снова заговорил мистер Пегготи, - а жить он будет вместе с моей сестрой. А вот тот старый баркас...
- Вы хотите покинуть старый баркас, мистер Пегготи? - спросил я осторожно.
- Теперь мое место не здесь, мистер Дэви, - ответил он. - И если уж поминать о затонувших судах, которые исчезали в темной пучине, то этот мой баркас затонул... Но нет, сэр! Я совсем не хочу, чтобы его покинули. Совсем не хочу...
И опять мы шли молча, пока он не пояснил:
- Я вот чего хочу, сэр: я хочу, чтобы он оставался в таком своем виде, как был, мой баркас, и днем оставался и ночью, и летом и зимой... А вдруг она вернется назад, и вот тут, знаете ли, нехорошо, ежели старое пепелище изменит ей, нет, знаете ли, пусть оно поманит ее подойти поближе... И кто знает, может она заглянет в окошко, совсем как привидение, под шум дождя, и ветер будет реветь, и тут она увидит старое свое местечко у очага. А тогда, мистер Дэви, она заметит, что, кроме миссис Гаммидж, никого нет, и наберется духу и тихонечко, дрожа от страха, она проскользнет в старый дом к своей прежней кроватке и приклонит измученную головку там, где когда-то она покоилась, такая радостная...
Я пытался что-то сказать, но не мог.
- Каждый вечер, как только стемнеет, будет гореть свеча у окошка, как бывало, и если только она когда-нибудь завидит свечу, может быть она услышит призыв: "Вернись, дитя мое, вернись!" А ты, Хэм, если услышишь когда-нибудь в сумерках стук у двери своей тетки - особливо тихий стук, - ты не должен подходить к двери. Пусть откроет тетка... не ты. Пусть она первая увидит мое погибшее дитя...
Он ускорил шаг и некоторое время шел впереди нас. Тут я снова взглянул на Хэма; он по-прежнему не отрывал глаз от далекой полоски света; я коснулся его руки.
Дважды я окликал его, словно спящего, но он не отзывался. Наконец я спросил, о чем он так задумался.
- О том, что впереди, мистер Дэви, вон там...
- О том, какая вас ждет жизнь? Вы об этом говорите?
Он махнул рукой в сторону моря.
- Вот-вот, мистер Дэви. Не знаю, как оно будет, но, мне кажется, вон оттуда придет... конец.
И он посмотрел на меня так, словно только что проснулся, но по-прежнему вид у него был сосредоточенный.
- Какой конец? - спросил я, и снова меня охватил страх.
- Не знаю, - сказал он задумчиво. - Я вспоминал о том, что все началось здесь... и здесь наступит конец. Но не будем об этом говорить! Мистер Дэви, - продолжал он, заметив, по-видимому, выражение моего лица, - вам бояться меня нечего, это у меня просто в голове помутилось... Я что-то не в себе...
И он вправду был сам не свой.
Мистер Пегготи остановился и ждал, пока мы не поравнялись с ним; больше мы не произнесли ни слова. Воспоминания об этом разговоре и прежние мои опасения время от времени начинали преследовать меня, и так било вплоть до того часа, когда неумолимо, в назначенные сроки, конец наступил.
Незаметно для самих себя мы оказались возле старого баркаса и вошли. Миссис Гаммидж больше не дулась в своем уголке, а готовила завтрак.