Если бы меня попросили угадать, я бы предположила, что их принесли альтруисты. Они всегда очень заботливые.
Я надеваю темно-красные джинсы, закатываю штанины в три оборота и облачаюсь в серую рубашку, которая тоже изрядно велика. Рукава доходят до кончиков пальцев, их приходится подвернуть. Двигать правой рукой больно, поэтому приходится делать все медленно и постепенно.
Кто-то опять стучится.
— Беатрис?
Тихий голос принадлежит Сьюзан.
Я открываю. Она приносит поднос с едой и ставит на кровать. Я всматриваюсь ей в лицо, ожидая увидеть боль утраты. Ее отец, один из лидеров Альтруизма, погиб во время нападения. Но Сьюзан спокойна, упорна и уверенна. Главное качество фракции, которую я покинула.
— Извини, одежда не по размеру, — произносит она. — Наверняка сможем найти тебе что-то получше, если члены Товарищества позволят остаться.
— Все нормально, — отвечаю я. — Спасибо.
— Слышала, ты ранена. Тебе не надо помочь причесаться или завязать ботинки?
Я уже готова отказаться, но мне действительно нужна хоть какая-то поддержка.
Я сажусь на табурет перед зеркалом, а она встает у меня за спиной, внимательно разглядывая мои волосы, а не свое отражение в зеркале. Сьюзан расчесывает меня, не поднимая глаз. Она не спрашивает ни о ране, ни о том, что случилось, когда я покинула укрытие в районе альтруистов и отправилась отключать симуляцию. У меня такое чувство, что если Сьюзан вскрыть до самого основания, она будет целиком и полностью состоять из Альтруизма.
— Как Роберт? — спрашиваю я. Роберт, ее брат, выбрал Товарищество в тот день, когда я предпочла лихачей. Он должен быть рядом. Интересно, будет ли их встреча похожа на мою — с Калебом.
— Я видела его мельком, вчера вечером, — отвечает она. — Я оставила его горевать вместе с его фракцией и пошла к своим. Однако здорово увидеть его снова.
Что-то в ее интонации подсказывает — вопрос закрыт.
— Ужасно, что это произошло именно так, — Сьюзан начинает новую тему. — Наши лидеры собирались совершить нечто чудесное.
— Правда? Что?
— Я не знаю, — краснея, произносит она. — Но я чувствовала. Не любопытствовала, но подмечала события.
— Я бы не стала укорять тебя за любознательность.
Она кивает, продолжая орудовать щеткой. Интересно, что лидеры Альтруизма, в том числе мой отец, сотворили? Мне не дает покоя слово «чудесное». Хотелось бы снова поверить в этих людей.
Если я когда-то в них действительно верила.
— Лихачи зачесывают волосы назад? — осведомляется она.
— Иногда, — говорю я. — Умеешь делать косы?
Ее ловкие пальцы начинают сплетать мне косу, которая спускается до середины спины. Я напряженно смотрю в зеркало, до тех пор, пока она не заканчивает свое дело. После я благодарю ее, и Сьюзан уходит, слегка улыбнувшись.
Я продолжаю глядеть в зеркало, но не вижу себя. На шее еще осталось ощущение от пальцев девушки, словно меня причесывала мама в то самое, последнее утро. Мои глаза наполняются слезами, я раскачиваюсь вперед-назад на табурете, пытаясь выбросить из головы воспоминания. Боюсь, что если позволю себе расплакаться, то буду рыдать до тех пор, пока не стану сухой, как выжатый лимон.
Вижу на шкафу швейный набор. Красные и желтые нитки, ножницы.
Абсолютно спокойно я расплетаю косу и заново расчесываюсь.