– Ты ничего не понимаешь, – отчеканила Антипия. – Как все люди, ты косный и ограниченный человек.
– Это точно. И как косный и ограниченный, я обязательно скажу эмвэдэшникам, что ты рылась у него в карманах и заранее знала, что мы найдем труп.
– Ты волен говорить им все, что угодно.
– И скажу, – мстительно пообещал Василий Васильевич.
Они стояли довольно долго и совершенно замерзли, Антипия принялась сморкаться и утирать мокрый холодный нос бирюзовым носовым платком, а у Меркурьева на глаза наворачивались слезы, когда за спиной коротко взвыла сирена. Они синхронно вздрогнули и оглянулись.
Антипия уронила бирюзовый платок.
Позади них, утопая покрышками в песке, стоял белый «фордик» с синими полосами и надписями на бортах. Двери открылись, из них выходили люди.
– Пойдем поговорим, – сказал Василий Васильевич хмуро.
И – он впереди, она за ним – они двинулись к машине.
Было почти темно, когда «Форд», прошуршав колесами по липовой аллее, высадил Меркурьева и Антипию под чугунным козырьком крыльца.
Меркурьев, у которого зуб не попадал на зуб, вылез первым, позабыв о том, что должен быть галантным, и, нагнувшись к окну, сказал водителю в форме:
– Подожди, парень, не уезжай, я только за кошельком сбегаю!..
Антипия тоже выбралась и торчала рядом, держа себя за локти. Она так сильно тряслась, что все ее одежды колыхались.
– Иди внутрь, – велел ей Меркурьев.
– Не суетись, мужик, – весело ответил парень. – Давай водки накати и спать ложись! Не нужно мне никаких денег!..
– Ты ж нас довез! Мы бы автобуса до завтра ждали!
– Я вас по дружбе довез, – засмеялся парень. – Главное что? Главное – «глухаря» не поимели! Я бы тебя за такое до Москвы довез! Все ясно – набрался крендель в зюзю, залез на башню и навернулся! Дело открыто, дело закрыто! Одно удовольствие, когда такие показания дают! Все, бывай, мужик, мне тоже домой охота!..
В два приема он развернулся на брусчатке и покатил по гравию. Перед поворотом красным светом полыхнули тормозные огни его машины, и «Форд» свернул на шоссе.
– Набрался в зюзю, – повторил Василий Васильевич задумчиво, – навернулся, дело закрыто.
– Так и есть, – простучала зубами Антипия.
– Иди в дом. Ты в этих лохмотьях, наверное, все места себе отморозила.
– С-сари, – вся трясясь, выговорила Антипия. – С-с-с-самая удобная одежда во Вс-с-селенной.
– Не только самая удобная, – согласился Василий Васильевич, – но и самая подходящая для нашего климата!..
Он взял прорицательницу за ледяную руку, потащил за собой и втолкнул в дом.
В вестибюле горел свет – теплилась желтым светом неяркая люстра – и полыхал камин. Василий Васильевич весь, с головы до ног, моментально покрылся «гусиной кожей».
Антипия, как сомнамбула, подошла к камину, стала перед ним и вытянула руки ладонями вперед.
– Нужно переодеться и поесть. Пошли! – скомандовал Василий Васильевич.
– Я пока постою, – проблеяла Антипия. – Я что-то немного… устала. Погреюсь тут.
Меркурьев подошел и вновь потянул ее за руку.
– Нужно одеться, – сказал он ей в лицо. – И обязательно поесть! Лучше всего горячего мяса. И водки выпить.
– Я вегетарианка. И водку не пью.
– Кто не курит и не пьет, – продекламировал Василий Васильевич, – тот здоровеньким помрет. Пошли. Ты же по соседству со мной живешь?
Она кивнула.
Из гостиной доносились голоса, и Меркурьеву показалось, что среди них он различает голос утреннего гостя, но заходить не стал.
Когда они уже были на лестнице, двери распахнулись, и показалась Нинель Федоровна с подносом, уставленным стаканами.
– Василий Васильевич! Мура! – Домоправительница поискала глазами, куда пристроить поднос, приткнула на овальный столик с цветочной вазой и всплеснула руками. – Господи, почему так долго?! Что там с вами делали, в отделении?!
– Все в порядке, – мужественным голосом сказал Меркурьев.
– Они от нас в два часа дня уехали, всех опросили, да и ладно! А вас все нет и нет! Я вся извелась!..
– Нинель Федоровна, нам бы поесть и выпить.
– Ну, конечно! Господи, сейчас все, все будет! Я утку специально никому не давала, для вас берегла!.. Мурочка, может, чайку горяченького в комнату подать? Я сейчас организую, моментально!
Антипия, крепко держась за перила, продолжила восхождение.
– Почему вы называете ее Мурой? – ни к селу ни к городу поинтересовался Меркурьев.
Нинель Федоровна секунду соображала.
– Как – почему?! Ее имя Марьяна, значит, Маша, но не до конца Маша! Мара, Мура!.. Она и не возражает. Мура! – прокричала Нинель Федоровна, задрав голову вверх. – Ты не возражаешь?!
В ответ только хлопнула дверь.
– В общем, она не против. Скорей одевайтесь и спускайтесь, Василий Васильевич! К утке что подать? Рис? Овощи? Может, поленту?
Меркурьеву показалось, что Нинель Федоровна пребывает в прекрасном расположении духа, не то что вчера или сегодня утром.
Что-то изменилось? Дом больше не продается, потому что один из покупателей свалился с маяка и убился до смерти? Или хозяин передумал продавать?
Или ему просто показалось?..
После дня в отделении – всевозможные вопросы, бумажки, протоколы, снова вопросы и бумажки, ожидание на продавленных стульях в холодном коридоре – Меркурьева не держали ноги. Он готов был даже от утки отказаться! Залезть бы сейчас в горячую ванну, погреться как следует, а потом спать, спать, но ему нужно было кое-что уточнить, и непременно сегодня.
Сотрясаясь всем телом, как при лихорадке, он стянул одежду, влез под душ и торчал под струями кипятка, пока мог терпеть. Потом вытряхнул из сумки барахло – прямо на пол. Получилась безобразная куча. Василий Васильевич порылся в куче, как собака в помойке, достал штаны – вельветовые, мягкие, любимые, – футболку и теплую кофту на пуговицах. Он быстро напялил одежду, поискал еще носки, не нашел и решил – наплевать.
Он уже почти вышел в коридор, но вид кучи, освещенной с одного боку электрическим светом, заставил его вернуться.
Одежду ему стирала и гладила Асмира. За это он платил ей большие деньги – рублей двести за всю кучу. В Бухаре это считалось солидным приработком, и многодетная степенная Асмира очень старалась. Перед отъездом в отпуск Василий Васильевич отнес ей одежду, она через день вернула – ровными стопками, вычищенную, выглаженную, кое-где даже пуговицы пришиты.
Теперь вся работа Асмиры валялась на полу – никому не нужная, словно попранная.
Меркурьев вернулся и принялся складывать вещи на диван.
«Я завтра все разберу и развешу, прямо с утра, – поклялся он себе. – Нет, с утра пойду бегать, а потом все разберу и развешу!»
Последними ему попались носки – кажется, Асмира носки гладила тоже, – и он с наслаждением натянул их на замерзшие ноги.
Итак, утка, водка и разговоры. Вперед!..
Общество собралось в гостиной, и Виктор Захарович был там, и Нинель Федоровна, и утренний гость – на этот раз без шляпы и саквояжа, в старомодном трехпуговичном пиджаке, похожем на сюртук, и нелепом галстуке. Лючия сидела в кресле возле камина, рядом маячил Стас, и было понятно, что за этот день он стал ее рабом. Стас то и дело взглядывал на красавицу, и если кто-то случайно закрывал ее от его взоров, сердился, вытягивал шею или пересаживался так, чтобы ее видеть. Он подносил ей то воду, то пепельницу – коричневая сигарета была заправлена в длинный янтарный мундштук, – то поправлял съезжавшее на пол меховое манто, уже другое, не утреннее.
Василий Васильевич, поглядывая на парочку, даже немного пожалел, что пропустил процесс обращения бородатого компьютерщика в раба.
Кристина сидела на диване подле утреннего гостя, вид у нее был увлеченный, глаза блестели – натуральная мышь!.. Гость отечески ей улыбался и слушал, наклонив в ее сторону ухо.
Софья листала модный журнал, лицо недовольное – на нее никто не обращал внимания.
– Василий, скорей, скорей, – увидев его, заторопилась Нинель Федоровна. – Здесь поужинаете или в столовую подать? Может, в тишине хотите побыть?