его метлой, а козёл стоял и наблюдал всё это в сторонке, явно посмеиваясь над ними. Тут Кузьмич не выдержал и заплакал, что даже козлу стало жалко его. Он изловчился и боднул рогами Ефросинью, а та, перелетев через корыто со свиньями, приземлилась прямо в кучку сена, чтобы овцы ели, головой угодив прямо в таз с остатками бражки и моченого хлеба для скотины. Нахлебавшись изрядно этой жижи, старуха вытащила выпачканное лицо из таза и, отплевываясь, пробормотала:
– Да, крепкая была бражка, стоящая.
Затем обернулась на рогатого, грозно посмотрела на того – козел скалил морду, что-то пожевывая – и рявкнула на него:
– Скотина ты эдакая, значит ты на стороне Кузьмича?!
А рогатый не мигая смотрел на бабку. Дед тем временем, воспользовавшись легким перерывом, шмыгнул прямо в калитку и побежал по деревне, спасаясь от гнева жены. Униженная Ефросинья, заслышав скрип закрывающейся за дедом калитки, спохватилась, прытко вскочила и, даже не отряхиваясь, тут же понеслась за Кузьмичом вдогонку, размахивая метлой и крича ему вслед:
– Вот догоню тебя, окаянный, мало не покажется! Навсегда про пьянку забудешь!
Ковыляя и пошатываясь, гуси и утки бежали за бабкой, громко посмеиваясь, а развеселившиеся представлением свиньи просто катались по полу.
Спасаясь от преследователей, Кузьмич забежал во двор к соседу напротив, когда уже оббежал всю деревню вокруг, оставив далеко позади запыхавшуюся Ефросинью. Вбежал в конюшню и, прыгнув прямо в стог сена, глубоко зарылся в нём с головой на глазах у недоуменной лошади. Но та знала Кузьмича – он всегда угощал её корками хлеба – и потому ржать не стала. Лишь помотав головой, тихо продолжала жевать сено, как ни в чём ни бывало.
Ефросинья наконец добралась до соседского двора, вбежала внутрь, крича и размахивая руками:
– Ах ты хитрый старый дед, вишь спрятался от меня! Чего задумал?
Обвела взглядом все возможные спрятаться места и, немного подумав, вбежала в дом к соседу, но нашла хозяина крепко спящим после полуденных трудов и поняла, что её мужа там точно нет. Выйдя ни с чем, пошла по двору искать Кузьмича. Но, обойдя весь двор, все чуланы и сараи, дошла и до конюшни. Но конь ее недолюбливал и тут же при ее появлении возмущенно заржал, встав на дыбы. Непрошенному гостю нигде не рады – так и ушла бабка несолоно хлебавшись восвояси.
Под общий хохот собравшихся поглазеть соседей, зашла в дом, заперлась и легла с горя спать, плюнув в сердцах на всю насмеющуюяся над ней округу.
Народ еще долго потешался, изображая и передразнивая пьяных ворон и мычащих бычков с выпученными от бражки глазами.
А Кузьмич так и уснул в стоге сена, раздувая широкими ноздрями пыльный запах сухой травы.
Проснувшись, он стал вылезать из соломы и наткнулся на что-то твёрдое и гладкое. А это оказался бутыль с самогоном – ну обрадовался мужик:
– Вот будет мне чем похмелиться. Да жаль, что закуски нет. Ну да ладно, – подумал он, отмахнувшись: – и так сойдет.
И тут вдруг он услышал чьи-то шаги:
– Ой, наверное бабка моя идёт, – подумал он и побежал прятаться за дверью сарая.
Но на счастье Кузьмича это оказалась не его бабка, а закадычный друг и собутыльник Митяй, хозяин этой конюшни, в которой затаившийся дед, собственно, и находился в гостях. Он выскочил тому навстречу из своего укрытия с распростертыми объятиями
– Ой друган, выручай!
– А ты тут как? Что случилось с тобой: на тебе лица нет! – удивился Митяй неожиданной встрече.
– Да вот, прячусь от своей злобной бабки: она за мной второй день по деревне с веником гоняется – ее крики за версту слышно.
– Чего ты набедокурил-то, что она так осерчала?
– Да ничего особенного, просто всю её припасенную на праздник бражку выпил и половину свиньи с курами доели.
– Ах вон оно что?! А я-то думал, чего на улиц все гогочут, над кем потешаются?
– Во-во. Теперь понимаешь каково мне, старому, метлу на спине терпеть? Не выдавай меня.
– Да, понимаю, – озадаченно произнес Митяй. Оставайся. Как раз моя жена в город к детям укатила на три дня. Давай пойдём ко мне в хату, сообразим чего-нибудь закусить. Ты, поди, уже проголодался, – пригласил его в гости
Митяй и только тут Кузьмич понял, как и вправду сильно проголодался: у него аж слюнки потекли при упоминании о еде и в жвоте забурчало.
– Конечно пойдём, – обрадовался Кузьмич приглашению друга.
Закончив свои дела в конюшне, Митяй с Кузьмичом пошли в дом, позабыв захватить тот самый припрятанный в сеновале трехлитровый бутыль с самогоном.
Войдя в светлую горницу, Кузьмич почувствовал запах свежеиспеченного хлеба, который сосед обычно заказывал у пекаря, да холодца с чесноком. И взгляд его невольно притянулся к столу, с которого все эти запахи и доносились.
– Садись отобедаем, пригласил Митяй Кузьмича к столу, пододвигая к нему табурет.
А того и не надо было долго уговаривать. Он скользнул за стол и они стали уплетать приготовленное с любовью кушанье. Уезжая, жена Митяя, позаботилась, чтоб он не голодал в ее отсутствие. Митяй вдруг замотал сокрушенно головой:
– В рот ничего не лезет по-сухому.
Незакончив трапезу, но утеревшись, Кузьмич охнул:
– Эх я, болван. Как мог позабыть!
– Чего?
– Да я знаю где твоя жена прячет самогонку!
– Где?! – глаза мужика наполнились светом: – Покажи, мы можем немного отлить и выпить, если всю не осилим – она даже не заметит. А где именно?
– Да там же в сене зарыта, – махнул рукой назад Кузьмич. – Там, где я спал.
– Ну чего тогда медлишь? Давай принеси. Ты быстрей найдёшь: ты же уже точно знаешь где искать, – сказал воодушевленный Митяй.
– Я сейчас быстро, мигом сгоняю! – подскочил обрадованный Кузьмич, уронив табурет, на котором сидел, и побежал во двор.
Не прошло и пары минут, как он уже стоял в дверях с пятилитровым бутылем самогона.
– Я остав трехлитровку, а нашел еще больше!
– А что ты там стоишь-то, на пороге?! – протянул к нему руки Митяй. – Давай быстрее проходи садись, а сам уже подготовил две кружки. И пошло у них веселье, да перемывание косточек всем женам, соседям и даже петуху Петьке,
что с любопытством, вскочив на заваленку, заглядывал к ним в окно.
Выпили почти половину и легли спать. Через некоторое время проснулся Кузьмич, взглянул на бутылку и подумал:
– Ничего страшного не будет, если я выпью ещё одну маленькую стопочку. Никто и не заметит, – и он тихонько подошел к столу, налил самогоночки и залпом осушил кружку. Хотел было поставить ее обратно на стол, да уронил на пол и тут от звона проснулся Митяй:
– Эй, Кузьмич, что ты там колобродишь?!
Спать мешаешь! – возмущенно окркнул он спросонья.
– Да я.. я… туалет ищу, – не моргнув глазом соврал Кузьмич. Митяй заворочался:
– Да туалет не в той стороне. Пойдём покажу, – потягиваясь сполз с постели, обулся и зажег свечу.
Кузьмич покряхтывал, делая вид, что не в моготу. Хозяин проводил гостя в уборную, подождал и, вернувшись, они обратно завалились спать.
Митяй крутился и вертелся в постели – все никак не мог заснуть. Кузьмич похрапывал. Он растолкал его:
– Не спиться что-то. Давай-ка ещё выпьем по одной.
– Давай, – с радостью согласился Кузьмич и предложил нарезать сальца с луком.
А там ещё по одной они выпили, и ещё, и так пили они до самого утра то за маму, то за папу, то за жену, то за тёщу. И заснули мужики только под утро.
А между тем Ефросинья, проснувшись рано утром, обойдя все в сарае и знакомые места, где мог бы заночевать Кузьмич, и не найдя его, запаниковала, ведь уже прошли третьи сутки, а его всё дома нет. Раньше Кузьмич никогда не ночевал вне дома больше одной ночи.
Она пыталась забыться, хваталась за разную домашнюю работу, но работа никак не спорилась – всё валилось из рук да всякие дурные мысли в голову лезли.
А тут как назло ввалилась соседка в дом поинтересоват ься как там Кузьмич и как дела, и всё ли вообще в порядке. Тут Ефросинья не выдержала и расплакалась подруге в жилетку: