Из расследования Мортена Мунка она узнала, что частная собственность отца Моссинга состояла из виллы стоимостью в десятки миллионов в Ведбеке, застрахованного поместья с конюшней на юге острова Фюн и гигантского шато к югу от Бордо, окружённого рвом и обсаженного виноградниками.
– Так что получается, что, с одной стороны, очень богатая семья, а с другой – Анна Киль, которая родилась и выросла в Херлеве в куда более скромных условиях, – пояснила Элоиза. – У её матери своя забегаловка под названием «Фонарь», а отца, насколько мне известно, у неё нет.
– И какова же версия полиции? – спросила Огорд.
– Они понятия не имеют, почему она его убила. Много писали о её проблемах с психикой и что у неё вполне мог просто помутиться рассудок. Поэтому полиция утверждает, что она выбрала его случайно и убила.
– Значит, не было обнаружено никаких свидетельств, что она связывалась с адвокатом до убийства по домашнему адресу или по месту работы? Ни писем, ни чего-нибудь ещё?
Элоиза почувствовала, как по её телу пробежала волна беспокойства.
– Во всяком случае, их не публиковали, – ответила она. – Но именно поэтому я собираюсь пойти в полицию. Мне нужно знать, с кем я имею дело и с чего она втюрилась в меня.
– А что она имеет в виду под словом «он»? – Огорд указала на развёрнутое письмо. – Что за «он», который якобы связывает вас?
Элоиза пожала плечами.
– Должно быть, адвокат, – сказал Бётгер. – Наверно, вы с ним как-нибудь пересекались.
– Да нет, не думаю.
– Может быть, он когда-то был твоим информантом в каком-нибудь деле? Или, может быть, ты когда-нибудь давно встретилась с ним на вечеринке, а потом забыла об этом? – спросил он.
Элоиза подняла бровь.
– Встретилась на вечеринке?
– Да, а почему нет? Такое вполне себе, чёрт возьми, могло произойти.
– Ну нет, такого никак не могло произойти!
Снова повисло молчание.
Огорд нарушила его:
– Она использует одну и ту же прощальную фразу в обоих письмах. Она пишет: «Если уж я лишена возможности лично видеть тебя, Элоиза, то, по крайней мере, подари мне сладость твоего образа в твоих высказываниях».
Элоиза кивнула и положила два письма рядом друг с другом, чтобы Бётгер тоже мог посмотреть.
– Это какая-то чересчур торжественная формулировка, – сказала Огорд. – Что это вообще значит?
– Понятия не имею. После первого письма я попыталась загуглить фразу, вдруг бы это что-то дало. Но нет. Поэтому я провела свой собственный анализ, – сказала Элоиза, открывая блокнот. Она показала им, что написала.
Я лишена возможности лично видеть тебя.
Я в бегах и не могу встретиться с тобой лично.
Подари в твоих высказываниях.
Напиши обо мне!
Сладость твоего образа.
Ты – журналист, а значит, можешь быть объективной.
– Но, блин, я не знаю. – Она тут же захлопнула блокнот. – Это не самый безукоризненный анализ, поэтому я могу ошибаться.
– Сладость твоего образа. Сладость? – сказал Бётгер. – Немного странно звучит.
Огорд, казалось, не слушала, глядя в пространство невидящим взглядом. Спустя какое-то время она проговорила:
– Если она действительно имеет в виду, что ты должна быть объективна и написать о ней, значит, она хочет сказать, что всё, что писали о ней раньше, – неправда.
– Ты же не думаешь, что она может быть невиновна? – спросила Элоиза.
– Не знаю. Но я считаю, что тебе нужно попробовать начать с самого начала, как будто ты ещё ничего обо всём этом не знаешь. Кто выступал информантами по этому делу, скажем, в 2013 году?
– Много кто, разные люди.
– Например?
– Например, мать Анны Киль, друзья и коллеги Кристофера Моссинга и Анны Киль, представители семьи Моссинг, пара её старых школьных учителей. Там длинный список.
– Ну вот, я думаю, оттуда тебе и стоит начать. Встречайся с ними со всеми по очереди и не думай пока об обвинениях. Пусть полиция сушит мозги над этим. Просто сосредоточься на своей статье и посмотри, куда это тебя приведёт.
Элоиза почувствовала, как телефон завибрировал во внутреннем кармане.
Это была эсэмэска из исследовательского отдела.
– Ты говоришь, что мне не стоит переживать, – сказала она, пробегая глазами сообщение. – А ведь с тех пор, как я отучилась на журналиста, никто никогда не знал моего адреса, и когда я сегодня утром попросила Мунка постараться всеми возможными способами найти в Интернете информацию о моём месте проживания, он ничего не нашёл.
Она посмотрела на своих собеседников и пожала плечами.
– Откуда Анна Киль знает, где я живу?
7
Пока Элоиза вела машину по Страндвейен в сторону Ведбека, у неё было время собраться с мыслями. Особняки вдоль побережья стояли друг за другом, как домино, каждый за кованым железным забором с монограммами, достаточно мощным, чтобы не пускать незваных гостей, но не слишком частым, так чтобы прохожие могли любоваться роскошными садами.
Жемчужно-белый гравий захрустел под колёсами корпоративного «Форда Фокус», взятого в редакции, когда она свернула во двор к огромному светло-серому дому. Он скорее напоминал роскошные загородные дома из американских фильмов о хорошей жизни, нежели привычные постройки в стиле функционализма, совершенно бездушные или стоявшие вдалеке пале, нелепые в своей помпезности. Это был деревянный дом в стиле нантакет с белыми окнами со ставнями и раскладкой, а по периметру его окружала веранда.
«Сюда бы ещё Дайан Китон в соломенной шляпке, бежевые и белые ткани в интерьер, кухню в зелёных тонах и много солнечного света – вот это, я понимаю, дом», – подумала Элоиза.
Она припарковалась рядом с «Ягуаром» цвета «серебристый металлик», который сиял в полуденном свете, и направилась ко входной двери. Возле двери не было звонка, только медный дверной молоточек в форме якоря. Через несколько секунд после того, как Элоиза постучала, дверь открыла молодая азиатка в тёмном платье до колен. Она оглядела гостью с головы до ног.
– Чем я могу вам помочь?
– Добрый день, меня зовут Элоиза Кальдан, я ищу Эллен или Йоханнеса Моссинг.
– Господин Моссинг, к сожалению, не дома, но госпожа Моссинг здесь. Вам назначена встреча?
– Нет, боюсь, я пришла без предупреждения, – улыбнулась Элоиза.
– Что мне передать госпоже Моссинг?
– Дело касается её сына.
Элоиза ожидала какой-нибудь реакции от молодой женщины, но та ничего не сказала. Она открыла дверь пошире и пригласила Элоизу войти.
– Будьте любезны подождать здесь.
И ушла из холла.
Элоиза слышала, как где-то в доме громыхала рок-музыка. Это явно был саундтрек к фильму. Она оглядела холл: большой открытый камин, который, похоже, никогда не разжигался, и широкая лестница, ведущая на второй этаж.
Фотографии членов семьи и друзей дома были развешаны в красивых рамах вдоль лестницы, среди них встречались и портреты знаменитостей. Элоиза узнала бывшего мэра Копенгагена, двух стареющих звезд тенниса, Тони Блэра, пару американских музыкальных продюсеров в бриллиантовых ожерельях и с золотыми зубами и целый ряд датских джетсеттеров, которые в своей жизни не сделали ничего замечательного, кроме того, что появились на свет.
Элоиза поднялась по лестнице на несколько ступеней и посмотрела на одну из фотографий. Из новостей она знала, как выглядит Кристофер Моссинг, хотя на этой фотографии он был по меньшей мере на десять лет моложе. Здесь он позировал фотографу в квадратной американской конфедератке с кисточкой, с торжествующим видом держа в руках бутылку пенящегося шампанского.
Молодая экономка кашлянула позади.
– Пройдёмте, – сказала она.
Элоиза прошла за ней через две большие гостиные комнаты, обставленные белыми диванами и кожаными креслами коньячного цвета.
Стены и стеллажи украшали морские мотивы, многочисленные трофеи с конных скачек и прочие коллекционные предметы.
Музыка послышалась громче, когда они подошли к открытой двойной двери, ведущей в оранжерею в дальней части дома с видом на пролив Оресунд.