Время для них застыло. И только для пилота аэроплана оно продолжало идти с обычной скоростью.
Капитан-лейтенант приложил к глазам бинокль.
Двигатель аэроплана уже не работал. Он летел тихо. Будто смерть. «Летучий голландец» небес.
Наваждение. Впору протереть глаза. Тогда все исчезнет, все окажется только видением, сотрется, как стирается краска, когда по ней проведешь растворителем. И темное небо, и всполохи за горизонтом, и черная вода.
До берега было слишком далеко. Пилот давно понял, что аэроплан не дотянет до суши. В воде он продержался бы не более получаса. Если бы он не увидел катер, то покидать аэроплан смысла не было.
Он стал отстегивать ремни, которые привязывали его к креслу. От этих движений аэроплан осел, точно провалился в воздушную яму.
Пилот отворачивался от дыма. Лицо все равно закоптилось. Он закрыл нос и рот шарфом, который некогда был белым, а теперь посерел. Гарь въелась в него, так что ее теперь и не выгнать. Глаза пилота закрывали большие очки.
На двигателе расцвели лепестки огня. Это подстегнуло пилота. Когда он выбирался из аэроплана, шарф слез почти на шею, обнажая полоску розовой кожи. На нее тут же набросился дым, но раскрасить так и не успел.
Пилот перевалился через борт аэроплана и камнем пошел вниз, как самоубийца, решивший утопиться. На спине у него рос горб. Издали его можно было принять за камень, который самоубийца взял с собой, чтобы побыстрее пойти на дно.
Неожиданно Крамцов понял, что ему нет надобности все время заглядывать в бинокль. Все происходило очень близко. Он и без оптики мог все превосходно разглядеть. Бинокль только мешал ему охватить все разом.
Пилот дернул за что-то у себя на груди. Горб порвался, будто там были сложены прозрачные как слюда крылья. Будто это и не человек вовсе, а ангел, который, облачившись в людскую одежду, хотел кого-то обмануть, а теперь пришло время раскрыться.
Над ним раскрылся белый купол, а сам пилот повис на лямках, как марионетка, но веревочки крепились только к его телу, а не к рукам и ногам, поэтому он оставался неподвижен, точно его парализовало.
Взгляды капитан-лейтенанта и пилота встретились. Рука пилота чуть поднялась, и он помахал ею, а на лице его появилось что-то похожее на улыбку.
Капитан-лейтенант помахал в ответ.
Аэроплан, избавившись от пилота, выпрямился. Полет его стал почти горизонтальным, и, будь под ним твердая поверхность, он сумел бы сесть. Спустя несколько мгновений колеса его провалились в воду, завязли в ней, как в болоте, подняв мириады брызг. Они загасили огонь, который уже принялся поедать обшивку аэроплана, и разметали дым.
Казалось, что аэроплан сумеет хотя бы удержаться на волнах, если его отвергли небеса. Но ему было уготовано судьбой падать еще ниже — так велики были его грехи.
Создатель отвернулся от всех — и от тех, кто носил на себе кресты, и от тех, у кого опознавательными знаками были трехцветные круги. Все они одинаково хорошо горели и все падали.
На воде расплылось маслянистое пятно, будто из бортов подводной лодки начало вытекать топливо, как кровь из раны, а вместо него в трещины просачивалась соленая вода. Она в конце концов утащит лодку на дно.
За несколько секунд до того, как вода приняла пилота, он отстегнул парашют. Ветер чуть отнес его в сторону. Он лег на воду, белой заплаткой распластавшись на поверхности, как огромная, выброшенная на мелководье, медуза.
Пилот вошел в воду почти без брызг, но погрузился с головой. Через секунду он вновь возник над поверхностью и стал хватать ртом воздух. Он так долго дышал едким дымом, что теперь вдыхал свежий воздух полной грудью. Он пил его и все никак не мог напиться. Так и опьянеть можно. От катера его отделяло метров пятьдесят.
Время пошло в обычном темпе, даже чуть быстрее, компенсируя недавнее замедление.
— Машина малый ход, — крикнул Крамцов.