– Не боишься возвращаться к нему?
– Я не вернусь, знаю, что детей своих уже никогда не увижу… а все равно не вернусь!
– Смелая!
– Я вовсе не смелая, а всего лишь сестра каида Каср-Йанны. Будь я простолюдинкой в этой деревне, еще как вернулась бы, как послушная женушка.
– А брат не отправит тебя обратно? – подключилась к разговору Джаля, она удивилась, поняв, что Маймуна надеется, что брат поддержит такое непристойное по мнению Джали своеволие.
– Али поклялся, что не отправит.
Женщины замолчали, будто под навесом потянуло тревогой из-за поступка Маймуны.
– Надира, сестричка, твой брат правильно делает, что не дает тебя в жены первому встречному. Видела мои запястья? Видела, что бывает, когда попадаешь в руки не тому человеку? А к тому же, ты заслуживаешь большего… намного больше того, что может дать тебе рабад. Заурядные мужчины не достойны тебя, дочка.
– Да кто заинтересуется девчонкой из простонародья?
– Да сам великий каид! – с неожиданной готовностью произнесла Маймуна, будто с самого начала ждала случая сказать это.
Надира смущенно рассмеялась, потом сказала:
– На Сицилии не много великих каидов осталось, не считая твоего мужа, твоего брата, да еще…
Она не договорила, у нее вдруг промелькнула странная мысль: Маймуна приехала к ней, говорит от имени и в пользу своего брата. Ее охватило беспокойство, она разволновалась и так встревожилась, что не могла больше произнести ни слова.
– Надира, милая, ты отчего затрепетала? – спросила у нее Маймуна и погладила по щеке.
Джаля смекнула раньше дочери, зачем пожаловала Маймуна, она забеспокоилась.
– Надира, тебе как будто неприятны добрые слова Маймуны, – пристыдила она дочь.
– Ты по какому делу приехала? – серьезно спросила Надира и сглотнула слюну.
– Посмотреть, правду ли сказывают про Надиру из рабада. Тебе неприятно?
– Да нет! – отозвалась Надира и нервно улыбнулась.
Маймуна уговорилась с братом, что, если ее мнение о Надире окажется благоприятным, то она сделает так, чтобы девушка пришла в комнату подавать мужчинам на стол, а главное собственноручно подаст какое-нибудь яство каиду.
– По-твоему каид Каср-Йанны поедет в рабад без всякой причины? Надира, Али будет бесконечно счастлив, если ты сама накормишь его из своих рук.
В глубине души Надире не хотелось идти к каиду, не потому что идея Маймуны ей не нравилась, а из-за того, что дело было серьезное; она накрыла лицо, взяла из рук служанки сладости с фруктовой горчицей, медом и пряностями и понесла в комнату, где беседовали мужчины.
Каид, как только увидел подходящую к нему Надиру, прервал разговор; это был знак Маймуны, что смотрины девушки прошли успешно.
Умар замешкался, но тут же догадался об истинной причине визита своего господина.
Надира опустилась на колени перед каидом, взяла с подноса кусочек сладкого и поднесла каиду ко рту, он нежно перехватил ее руку – она даже подумала, что в чем-то сплоховала – и, не отрывая взгляда от ее распахнутых глаз, заговорил на память стихи:
Из глаз Надиры выкатились две слезинки, пробежали по щекам и исчезли под складкой никаба24. Она не понимала, как молва о красоте ее глаз могла выйти за пределы рабада и даже дойти до ушей каида.
– Ты когда-нибудь слышала эти стихи, милая? – спросил Али, хотя знал, что ответит девушка отрицательно.
– Нет, государь. Но счастливица та Надира, которой их посвятили.
Каид улыбнулся, его приятно поразила крайняя скромность девушки.
– Этим летом я принимал у себя одного бродячего поэта, некого Мусаба, он искал службу при дворе и два месяца услаждал меня своим стихотворным мастерством. Как-то раз воспел он цветок такой несравненной красоты, что я взмолился и попросил открыть, о ком идет речь. Оказалось, что у цветка есть имя: Надира; живет в рабаде, она сестра амиля. Стих, который я только что прочел, не мой, милая, я всего лишь выучил его наизусть… дар за гениальность предназначается только поэту Мусабу, но дар за красоту слов предназначается тебе. Но если бы я увидел твои глаза до того, как услышал стихи, я бы, скорее всего, наказал Мусаба за гордыню, за то, что он вознамерился описывать неописуемое. Аллах воплотил в тебе несравненное и необъяснимое, милая моя! Я целый месяц ждал, пока не кончился рамадан25, чтобы приехать и взглянуть на «небосвод Надиры», в ее «безбрежно синие глаза», и теперь вижу, что они воистину безбрежны.
Он посмотрел на Умара и произнес:
– Брат, прошу у тебя руки Надиры, заплачу любую цену, какую назначишь.
Умар молчал, Надира вышла из комнаты, она знала, что договариваться о свадьбе – дело мужское.
В глубине души Умар согласился не мешкая, он отдал бы Надиру каиду и даром, раз становился шурином самого каида, но обуздал свои чувства и давать согласие не торопился, чтобы каид поднял ставку. Али заверил, что Надира станет одной из его жен и что он не будет обращаться с ней как с наложницей из-за того, что она не благородных кровей. Кроме того, посулил дары и льготы всей семье. Умар в тот момент смотрел на своего старшего сына Рашида, которому было всего лишь восемь лет, и не мог не вообразить, насколько к лучшему изменится их жизнь, благодаря синим глазам сестры.
А Надира тем временем побежала в укромное местечко, где пряталась в детстве, под крону высокой шелковицы, что росла недалеко от дома. У нее никак не укладывалось в голове, что именно ей так сильно посчастливилось. Она не чувствовала себя на высоте, думала, что ничем не заслужила знаков внимания каида и предложения такого важного человека. Она плакала и дрожала… потом прислонилась к стволу, закрыла глаза и вспомнила, что именно привело к сегодняшнему сватовству.
Глава 3
Лето 1060 года (452 года хиджры), рабад Каср-Йанны
Как-то в пятницу под полуденным солнцем Надира отправилась к колодцу на южной окраине рабада, собиралась принести домой ведро воды; за ней увязалась маленькая племянница Фатима. На Фатиме было красное платьице и ожерелье, украшенное разноцветными геометрическими формами, с головного убора на лоб свисали подвески так, как у берберов принято наряжать девочек. Вместе с ними к колодцу шли и другие женщины; несмотря на духоту палящего полуденного часа, женщины смеялись и перешучивались.
Все, кроме Надиры, начерпали воды, подхватили ведра и зашагали обратно. У колодца осталась только Надира с Фатимой.
– Я слышал, что этот колодец чудотворный, – послышался вдруг мужской голос.
Надира вздрогнула от неожиданности, веревка выскользнула у нее из рук, и ведро полетело на дно колодца.
К колодцу подошел незнакомый юноша со странной желтой свернутой на голове куфией26, он замахал руками и жестами запросил прощения за то, что так напугал.
– Я не заметила тебя, добрый человек, – ответила Надира, закрывая лицо и притянув к себе малышку Фатиму.
– Я говорил, что этот колодец чудотворный… и вот теперь подхожу поближе и сам в этом убеждаюсь.
Он заулыбался и продолжил:
– Потому что, если ты не ангел, то скажи, что за райское создание стоит передо мной.
– Я сестра деревенского амиля, человека, который состоит в очень близком окружении каида, – объяснила Надира кто она в надежде, что, если юноша подошел с недобрыми намерениями, то отступится от них.
– Тебе нечего меня бояться.
Он спрятал руки за спину, склонился в легком поклоне и представился:
– Мусаб, стихотворец и врачеватель.
– Дай мне поговорить с братом, и тебя примут как подобает по законам гостеприимства, Мусаб.
– Очень любезно с твоей стороны, но думаю, что все, что мне нужно, я уже получил.
– Ты за водой пришел? Уж в ведре воды-то мой брат тебе не откажет, – наивно отозвалась Надира, подумав, что Мусаб имеет в виду колодец.
Но поэт улыбнулся и объяснил:
– Хоть я и молод годами, а довелось мне побродить по свету: от Багдада до Гренады. Надо сказать, что глаз бирюзовых и изумрудно-синих я повидал много, да таких, какими не побрезгуют и семьдесят две девственницы, которых Аллах посулил мученикам. В Андалусе я видел девушек вестготских кровей, у которых глаза походили на твои… а средь гор Кабилии наткнулся на женщин с чертами лица, похожими на твои. И все же… все же… нигде не встречал я такой лучезарной синевы, коей оправой служил бы такой лик, как твой. Твоя внешность говорит из какого племени ты родом, конечно, из берберов, об этом я догадался и по наряду девочки… Я и среди коренных сицилийцев видел людей, которые могут похвастаться светлым цветом глаз, но такого цвета как у тебя я никогда не встречал. Может твой отец – сицилиец? Или мать? От кого ты унаследовала такое счастье?