– Спрашивал.
– Не хотел я тебя пугать… ты вырос, считай, в курортном месте, в Алма-Ате, а здесь…
У мужиков с детства здесь такая судьба – Они очень рано женятся, побыстрее заводят двух-трёх детишек, а потом, ближе к тридцати у них «повисает на полшестого»… и они не корят своих молодых жён, если те заводят дружка на стороне, а просто кормят семью… такая судьба…
Ты, конечно, прав, говоря про свою любимую Евразию, но знай, что не всё так красиво… здесь же, как и в Сибири, вся таблица Менделеева. Да если сюда вложиться!.. Женя мечтательно зажмурился и прервал становившийся тяжёлым разговор.
Уже позже я разговорился на эту тему с казахом-геологом. Он спросил:
– А ты знаешь, сколько вся наша нефть и газ весят по сравнению с редкоземельными металлами, да хоть бы на одном Мангышлаке?
– Ну и сколько?
– Да с ноготок, не больше… ты думаешь, почему западные акулы так зарятся на нашу землю? У вас, в России, армия мощная, а мы при «плохом ветре» в геополитике вообще можем оказаться беззащитными… кстати, ты замечал, как трудно ходить по Казахстану и по Сибири? Физически трудно?..
И тут до меня дошло. Бывал же я и в европах, и в Африке… в Африке вообще, как на Луне, почти летаешь, а не ходишь. Нет больше такой земли, как Россия и Казахстан. Назарбаев уже добрых двадцать лет про Евразию твердит. А вот и Россия, и Белоруссия, наконец, откликнулись…
***
А Евразийское пространство не так просто и очевидно. Если реально двинется проект Евразийского Союза, тогда там, в Евразийском пространстве, могут оказаться и Скандинавия, и Германия, и самые неожиданные территории.
Стоит взглянуть на карту земли, становится ясно: две Империи уже утвердились на планете – США и Китай. Но ведь зреет и третья Империя! Причём, самая опасная – фундаменталистская. Ближний Восток, Саудиты, Катар… «арабская весна» не случайно ведь развёрнута? Приглядись, вспомни Историю – да ведь это всё та же («модернизированная», правда) идея Великого Турана, где, по фундаменталистскому замыслу, должен осуществиться «панмонголизм». То есть, туда должны быть втянуты и территории Средней Азии, и все бывшие Советские Республики.
А они боятся этого пуще огня! У казахов, к примеру, женщины никогда не носили ни паранджи, ни хиджаба, и вообще, по корневой сути те же казахи (казаки, вольные люди) гораздо ближе к России, чем к арабским шейхам. У казахов был всегда классический Ислам, без радикализма. Они не согласны на рабство у арабских шейхов, на извращение Ислама.
…но – оттуда, с ближнего Востока, через Кавказ насылают и насылают вохаббитов, придумавших какие-то бредовые «пояса шахидов», дурачащих глупых (или насмерть запуганных) девок и устраивающих теракты, даже в центре России.
Вот и думай, брат, поглядев на карту земного шара, – а ведь зреет и четвёртая Империя – Евразийский Союз. Думай, брат, думай…
***
…цыгане… великое, деградировавшее племя прекрасных бродяг-песенников-танцоров, несших дольнему миру когда-то – неясно Откуда – отблеск ТАЙНЫ ВЫСОКОГО МИРА, но заплутавших и забывших главное, забывших откуда, кому, зачем это несших, выродившихся в цветастых, нередко жуликоватых ухарей.
***
…а племя изначально великое…
***
2. Обманщики и щипщики
…классическая, великая Алма-Ата 50-х годов 20 века.
И – выступает из памяти день… один из самых ужасающих дней вполне счастливого детства: отец волочёт меня, как на закланье барана, в кошмарное место. А этот «баран» изо всех силёнок упирается сандаликами в раскалённый асфальт… а отец всё волочёт, волочёт, волочёт… волочёт на этот раз к «Тёте чёрненькой».
Они чередуются: «Тётя беленькая» и «Тётя чёрненькая». Отцу кажется, что это симпатичные, милые тётеньки, одна лучше другой, и мне просто глупо не радоваться такой невероятной удаче и везению – визиту к НИМ. И он их поочерёдно расхваливает, расхваливает… ага!
Они – сущий кошмар, отвратительнее их нет на всём белом свете. Они – зубные врачихи! Они крутят голыми, заголёнными в работе ногами, с намокшими от напряжения трусами, которые я невольно должен обозревать с зубоврачебного кресла, крутят мощными ногами свои страшные педальные машины…
***
Тогда, в 50-х годах далеко не во всех городских стоматологиях бор-машины были электрические, я до сих пор отчётливо помню допотопные, ножные бор-машины, навроде точильных или же швейных машинок. Естественно, свёрла вращались с произвольной скоростью, в зависимости от физической формы «тётенек», от их усталости, от времени приёма. Как правило, вращались довольно медленно, и потому очень больно. Больно для меня, разумеется…
***
После плаката в детской клинике:
Сырая улитка носа
Долго ползала по платку,
Оставляя за собой
Серебряные следы.
Потом уползла.
Высохла. Умерла…
Улыбнулись врачи!
…………………………………….
В детской клинике врачи теперь
На плакате так и стоят,
Радостно воздымая чистые,
Стираные носовые платки…
***
…о, эта «Тётя чёрненькая»!.. Я помню, как, ласково ощерясь, впивалась она в мои нежные зубы своими дикими свёрлами, свёрлышками!.. А потом ещё долго ковырялась там какими-то невообразимо погаными, студёно сверкавшими шильцами… бр-рр!..
А уж «Тётя беленькая»!.. Она даже не улыбается мне, в отличие от «чёрненькой», я уже хорошо знаю её. Она молча хватает меня за тощую шею, фиксирует её на спинке кресла, и, рявкнув что-то вроде «молчать!», заводит белой ногой пыточную машину…
***
– «А я тебя навижу!..»
***
От одного воспоминания об этих «визитах» мне становится плохо ещё накануне, когда мы дома, и только ещё собираемся (это отец собирается, а я пытаюсь спрятаться от него за большой фикусной кадкой в углу нашей «залы»). И хотя сегодня принимает «Тётя чёрненькая», ласковая тётя, я, ловко выловленный отцом из-за кадки и выведенный на страшный путь, я всё равно ору и упираюсь ногами в асфальт – в раскалённый июльский асфальт восточного города…
***
…стародавним летом, в маленьком азиатском городке, в платном парке – для «благородных» – ещё мальчишкой, накануне Революции, отец увидел на спинке садовой скамейки надпись, поразившую его и запомнившуюся на всю жизнь:
«Все мущщины обманщики и щипщики».
Надпись была выполнена кокетливым, явно женским почерком, тонким мелочком. А прямо под ней другая, грубо резанная ножом:
«Ишь, какая хризантема!»
Почему отец любил рассказывать про это давнее событие? Почему так по-детски смеялся всякий раз? Почему лицо его светилось каким-то «неотсюдным» светом? – Сейчас так не улыбаются, не смеются, не светятся…
Кажется, понимаю – те слова на садовой скамейке несли в себе отсвет затонувшего мира, Атлантиды его детства, запахи и цвета невозвратного времени…
Нынче так не напишут. Мат заполонил скамейки, подъезды, дома. Знак времени. Как и те слова – тоже знак своего времени – на той узорной скамейке, в дореволюционном парке, в отцовом детстве…
***
Отец часто снится, изматывает душу – да как же я, дурень, мог поверить, что он умер! Вот же, вот же он! Погрузнел только. И с каждым разом будто стареет… или прозрачневеет. Почти не говорит, но всё понятно.
Вот, наверно, входит в настоящую, промысленную форму, в суть, в отрешённость. А всё такой же добрый и умный, как бывало… нет, ещё лучше! Может быть, потому, что свой огненный кирпичик уже вложил в основание?
Снится отец… снился. Когда?
***
…давненько во сне я не видел отца,
Не пёк пирогов, не варил холодца…
И бабушка тоже не снилась давно,
В своём уголке не клонилась темно…
И мать не является…
Видно, живу
Уж так хорошо, словно все наяву…
***
Нет, снится! Было время – сочное, злое, перенасыщенное семенем, плодородием, коварствами, хищью, страстями, женщинами… – вот тогда и не снился. Было время. Горная река грохотала, билась меж скал, неистовствовала, швыряла пену на мокрые берега, грохотала во всё ущелье…
Река вошла в русло, налилась до полноты цветения и покоя – снова снится отец. Наяву снится! И такие странные вещи говорит – настолько простые и мудрые, сразу не понять, не разобрать – о чём он так просто говорит, даже не глядя порою на меня, а делая попутно свои несуетные дела: