– Я тебе предлагаю самому проверить ее в деле, – вдруг заявляет Егор. – Играть плохиша ведь всегда легче, чем принца. Притворись таким же приезжим, пусть попробует стрясти с тебя бабки. Ты начинал как мастер ужасных свиданий? Вспомни молодость.
– Хватит, – рычу я, вставая и не глядя на него.
Иду к столу, чтобы взять свои вещи и одеться.
– Когда-то ты был лучшим, – улыбается он. – Брал за это деньги.
– Сто лет назад, еще в универе! – мысленно матерясь, натягиваю новую рубашку. – Я в эти игры давно наигрался!
– Ого! – ржет Макс. – И почему мы с тобой раньше не познакомились? Не верится, что ты не всегда был таким сухарем.
– Он был душкой, – добавляет брат, собирая бумаги. В его взгляде проскальзывает печаль. – Сомневаюсь, что он тогда нормально зарабатывал, но глаза у него горели. Пару раз даже мои друзья нанимали его, чтобы он сгонял с их девчонками на свидание.
– А какой в том был толк, простите? – спрашивает Марк Иосифович.
Он слишком стар, чтобы быть в теме.
– Ну… – Егор пожимает плечами. – Некоторые слишком надолго застревают во френдзоне, дружат с девушкой годами, а потом не могут перевести отношения в романтическую плоскость. Или, наоборот, – расстаются и вдруг понимают, что хотят вернуть бывшую обратно. Вот тогда и приглашали Глеба, чтобы он сыграл эдакого козла, который отвадит наивную девчонку от посторонних мужчин, причем надолго. Он вытворял разные гадости, но это всегда работало. У него еще имелся приятель, который подсказывал за деньги ботаникам, как склеить…
– Заткнись, – прошу, не сдержавшись.
Еще одно упоминание о прошлом, и я начну крушить мебель.
– Хорошо, – спохватывается брат. – Только я все равно считаю, что ты должен ее проверить. Заодно развеешься.
– Спорим, она провернет с тобой то же самое, что и с теми мужиками? – вращая на пальце брелок, дерзко говорит Швед.
Мне нестерпимо хочется дать ему в табло.
– А крошка его точно уделает! – с видом знатока кивает Фил, расставляя бокалы на полке.
– Готов поставить на пару тысяч, – косясь на чемодан с деньгами, заявляет самый пожилой участник команды.
– Что тебе стоит тряхнуть разочек стариной? – Егор хлопает меня по плечу, направляясь к выходу. – А, сухарь?
Как же я их всех ненавижу…
5
Соня
Воняющие потом, бабуськами, приторными женскими духами. С редкими зубами и торчащими из носа волосами. Со снежной лавиной перхоти, падающей с волос при малейшем движении головы. Мастурбирующие, пока делают вид, что ищут мелочь в карманах. Жадные, развратные, жестокие, тупые, жирные, тощие, ботаники или конченые извращенцы – каких только клиентов у меня не бывало. Но такого точно еще окучивать не приходилось.
– Что? – переспрашиваю я.
– Нет, в натуре, – смеется брат, складывая грязную посуду в мойку. – Усики густые и короткие. Вылитый жучила.
Сколько ни пытаюсь представить, никак не удается.
– А главное, ему к лицу, – брат включает воду, замачивает тарелки, а затем вырубает кран.
– А я уж надеялась, что ты все вымоешь, – подтягиваю ноги, усаживаясь в позу йога.
Что-то бормоча себе под нос, Свят снова включает воду и поворачивается к раковине.
– Гармонично смотрится.
– Кто? – спрашиваю.
– Он со своими усами.
– А-а-а…
Беру нож, отрезаю кусок колбасы и бросаю на хлеб. Аппетита нет, но чувствую, что нужно поесть насильно, иначе меня скоро ветром будет сдувать, сил не останется.
– Сельпо, говоришь?
– Ну… такой… – брат смеется, вспенивая губку для мытья посуды. – Местечковый колхозный магнат.
Пробую чай. Уже остыл. Но в такую жару – совсем неплохо. Откусываю бутерброд, жую. Отхлебываю побольше чая, чтобы протолкнуть хлеб в горло.
– Значит, не старый?
– Нет.
– И денежки имеются?
– Да, – Свят со звоном ставит чистую тарелку на полку. – Заикнулся, что приехал покупать технику для совхоза, утром ездил комбайны смотреть.
– Женатик? – интересуюсь я, откусывая новый кусок.
Организм упорно отторгает пищу, но я продолжаю себя насиловать. Дальнейшая потеря веса может негативно сказаться на работе. Вряд ли кто клюнет на вешалку с впалыми щеками и мелкими прыщиками вместо сисек.
– Кольца не видел, но он радостно сообщил, что наконец-то отдохнет от жены, – брат старательно скребет жесткой стороной губки свою кружку. – А когда я остановился в дверях, чтобы получить на чай, он тупо притворился, что не понимает, чего хочу. Колхозник! Достал целую котлету купюр из брюк, отвернулся и выудил оттуда жалкий, мятый полтинник. Когда отдавал, смотрел так, будто ждал, что я передумаю.
Улыбаюсь. Кажется, у меня аппетит просыпается.
– Думаешь, он с наличкой приехал? За комбайном своим.
– Не знаю. Но у него – портфель кожаный, потрепанный такой, вытертый. Кто их знает, деревенских? Может, там. Или в трусы зашил.
– Ясно, – смотрю на часы, прикидывая, как лучше поступить. – Как думаешь, какие девушки такому нравятся?
Свят косится на меня жалостливо:
– Кровь с молоком. Простые, открытые, веселые, – тяжело вздыхает, оглядывая меня с ног до головы. Видимо, хочет добавить «сисястые», но решает промолчать. – Но при должном подходе и ты сгодишься, – пытается выдавить улыбку.
Он еще не знает, что для меня недостижимых целей не существует.
* * *
Подмечаю его сразу. Он еще наверху лестницы, а я внизу, в толпе туристов из Китая. Использую на полную катушку те две секунды, которые есть в запасе, пока он не заметил меня. Впитываю глазами широкоплечий силуэт в просторном дедушкином костюме из девяностых, простоватую, но с горделивым оттенком походку деревенского щеголя, отмечаю безвкусные, но начищенные до блеска громоздкие штиблеты на ногах.
И, опустив глаза, воспроизвожу по памяти увиденный образ. Светлые, небрежно торчащие в стороны вихры, крупная кудряшка на челке, напоминающая попугаичий хохолок, теплые серо-зеленые глаза, мужественный подбородок и густая полоска рыжевато-золотистых усов над верхней губой.
И здесь бы согласиться с братом, что этот усатый беспредел вполне гармонично смотрится с его волосами и загорелой кожей и эстетически сочетается с вышедшим из моды, мешковатым костюмом, но меня едва не пробивает на ха-ха. В голову вдруг начинают лезть мысли о том, как, должно быть, весело его жене, когда он после уборки урожая лезет к ней под одеяло, чтобы пощекотать ее своими усиками между ног.