Комната управления. Ругань продолжается в виде пантомимы.
Стенографистка: Эй вы! А ну все заткнулись!
Голда: Что?
Стенографистка: Молчать!!! (все молчат) Кто вы?! Я спрашиваю, кто вы?! Лидеры страны или кучка обосравшихся политиканов?!!
Освещается задник
Первый: Что происходит? Мы их остановили? А Будапешт, Будапешт еще держится?
Второй: Я не сплю, я могу еще, я не сплю. Не надо одеяла.
Первый: Лишь бы нам собраться с силами, и держитесь, гады. Только бы часик отдохнуть. Кто-нибудь, смените меня, смените…
Второй: (сонно) Я не сплю. Не сплю.
Комната управления
Стенографистка: Извините, это я немного…
Абба: Ты молодец, девочка! Только так с ними и надо.
Стенографистка: С ними?
Абба: Ну… с нами
Молчание
Голда: Помолчали? Все мы наконец выпустили пар. Верно? Я спрашиваю, верно?
Элазар: Пожалуй я погорячился
Даян: И я слегка увлекся
Элазар: Слегка?
Голда: А теперь начинаем работать.
Элазар: Как с вами работать? Опять выполнять такие-же блядские приказы?
Голда: Да, придется. Ты же сам говорил, что только выполняешь приказы правительства. А разборки будут после победы!
Элазар: После победы?
Абба: Да, после победы.
Даян: (задумчиво) После победы.
Голда: Именно, после победы. Тогда можете хоть дуэль устроить.
Даян: Дуэль? А что, это мысль.
Элазар: Согласен, но выбор оружия за мной. Стреляться будем на шестидюймовых гаубицах. Меньшим калибром тебя все равно не достать. Хотя у тебя преимущество – тебе прищуриваться не надо.
Даян: В компенсацию получишь право первого выстрела.
Голда: Все, закончили прения. Работаем…Моше, что ты собираешься предпринять?
Даян: Пусть главнокомандующий скажет.
Элазар: Ну ладно, хрен с вами, слушайте… На Синае у нас есть глубина обороны. Садат не пойдет глубоко, не осмелится, он страшно боится прорыва.
Даян: А Арик только этим прорывом и бредит. Будет Садату прорыв, дай срок.
Элазар: Верно, Арик в заднице у Садата – это наш козырь против него в дополнение к глубине обороны. Поэтому все резервы надо бросить на Голаны.
Даян: Согласен.
Голда: Можете же, когда хотите. Ну, давайте, работайте. (Стенографистке) Спасибо тебе. И начни, пожалуйста вести протокол.
Стенографистка: Да уж, вы тут такого наговорили. Хорошо хоть, что без протокола.
Голда: Зато от души.
Моше Даян
Авансцена: улица перед входом в Кирию. Неподвижно стоит Женщина. Быстрым шагом появляется Даян. Женщина останавливает его.
Женщина: Простите, я плохо вижу, но мне кажется, что вы важный генерал?
Даян: Да, госпожа, я тут самый важный из всех генералов.
Женщина: Смеетесь над бедной женщиной. Ну, смейтесь, смейтесь. Только скажите, пожалуйста, когда вернется мой Эли?
Даян: Хотелось бы мне вас обнадежить, да не могу. И я не знаю, и никто не знает, ведь война только началась.
Женщина: Да, конечно, я понимаю. Но, видите ли, так тяжело ждать. Казалось бы, с годами можно было бы научится, но нет, ждать становится все труднее.
Даян: Я понимаю.
Женщина: Вначале я ждала Сашеньку – это мой брат. Друзья называли его Алекс, а папа – Сэндр, но для меня он всегда был Сашенькой, ведь он был намного младше меня. Правда, тогда было легче ждать, ведь у меня тоже была винтовка и я тоже… Но это неважно. Вы знаете, тогда, в 48-м еще не было этих телефонов на улице, только в Тель Авиве да и те по большей части были сломаны. А он был в Иерусалиме, ну разве оттуда позвонишь. Вот я и ждала.
Даян: И как?
Женщина: И не дождалась. Сашенька так и не вернулся. Ну что делать, пришлось жить дальше, выйти замуж, родить детей. Вначале у меня родилась дочка, Шуля....
Даян: Извините меня, но меня ждут. Я должен идти.
Женщина: Да, да, конечно. И последите там, чтобы быстрее закончилась эта война.
Даян: Я постараюсь.
Даян уходит.
Голда и Даян в коридоре Кирии.
Голда: Где ты был?
Даян: Где бы я не был, я был на связи.
Голда: Моше, мы сейчас не под протоколом. Из какой постели тебя вытащили?
Даян: В этой постели не слишком мягко, и многие уже легли в нее навечно. Я сейчас с позиций на Голанах.
Голда: Ах, вот оно что. Ну и как там?
Даян: Держимся и будем держаться. Сирийцы выдыхаются, а к нам подходят резервисты, да что я говорю – большинство уже там.
Голда: Но к ним тоже идет подкрепление из Ирака и из Иордании.
Даян: Плевать! Я не про танки говорил, а про дух армии. Главное – ударить в нужный момент, и они побегут.
Голда: Тебе виднее. Ладно, меня ждут.
Входит Стенографистка.
Голда: Ты надолго вышла?
Стенографистка: Я нужна?
Голда: Не сейчас. Можешь пока покурить… без протокола.
Голда уходит.
Стенографистка: Будете ругаться?
Даян: За что? А, за тот позавчерашний случай? Нет, не буду. Как ты сказала? "обосравшиеся политиканы". Да, это как раз про нас.
Стенографистка: Я пожалуй…
Даян: Не, не – все верно. Вот только понимаешь ли ты почему мы все, по твоему изящному выражению, "обосрались"?
Стенографистка: Не считайте меня дурой, пожалуйста. Сейчас вы скажете, что испугались за судьбу страны.
Даян: Ты так не считаешь? Говори, не стесняйся.
Стенографистка: Вам не понравится то, что я скажу.
Даян: Говори, но только будет лучше, если ты не будешь касаться ни Премьера, ни Аббы, ни начальника генштаба. Не то чтобы они были неприкосновенными фигурами, но, как бы тебе сказать…
Стенографистка: Вы не хотите говорить о них у них за спиной, верно?
Даян: Что-то в этом роде. А вот по мне ты можешь пройтись в свое удовольствие. Тем более, что офицеры не слышат. Итак?
Стенографистка: Я думаю, что вы действительно испугались за страну…
Даян: Вот уж – спасибо!
Стенографистка: …Но не только…
Даян: А чего же еще я мог испугаться? За свою шкуру, что ли? Да, есть немало египтян, да и сирийцев тоже, которые не отказались бы меня собственноручно вздернуть на ближайшем фонарном столбе.
Стенографистка: О нет! Этого я не говорила, да и никто не посмеет сказать такое про героя Дгании.
Даян: Тогда что-же? Не тяни. Может быть ты намекаешь на карьеру?
Стенографистка: Ну, перспектива потерять кресло могла бы вас озадачить, разозлить, вогнать в депрессию, наконец, но не напугать же до усрачки.
Даян: Ты сегодня необычайно добра ко мне. Так что же?
Стенографистка: Ненужность!
Даян: Не понял?
Стенографистка: Вас до смерти напугало то что этот что мир изменился и уже не нуждается в таком как вы. Здесь уже не надо вести за собой в атаку и бросаться на пулеметы. Здесь уже никто не позволит высадить десант, не дожидаясь приказа. Здесь победителей судят, а дающих палестинцам работу обвиняют в эксплуатации. Что вам делать в этом новом мире? Вот что вас напугало.
Даян: Ну, не знаю. Ты говоришь страшные вещи. Что-ж мне теперь и не жить, если этому миру я не нужен? Тебе-то самой он нравится?
Стенографистка: Нет, не слишком. Нам с вами значительно ближе черно-белый мир, где есть друзья и враги, и первые отличаются от вторых. С первыми мы дружим, а со вторыми воюем. Только мир уже давно не таков. А сейчас иногда не поймешь где друг, а где враг и не всегда можно победить оружием. Если же не в наших силах это изменить, может стоит поискать свое место в новом мире?
Даян: Неужели ты права? Так что же делать? Уйти? Оставить страну Ицикам и Шимонам? Ну уж точно не сейчас. Вначале мы закончим это войну, потом ответим за свои ошибки по-полной, а там – посмотрим. Верно?
Стенографистка: Не мне давать вам советы.
Даян: Ты их уже даешь. Вот сейчас ты посоветовала мне, ястребу, стать совсем другой птичкой.
Стенографистка: Я бы не назвала вас ястребом, как не назвала бы исключительно человеком войны, несмотря на все военные заслуги. Мы знаем Даяна, заключающего мир и Даяна возрождающего палестинские территории. А вот Даяна, лавируюшего, Даяна комбинирующего или Даяна маневрирующего мне представить трудно.
Даян: То есть, я способен только на простые решения?
Стенографистка: Скорее на прямолинейные. А это больше не работает.
Даян: Знаешь, а ты молодец, девочка. Было бы у меня оба глаза, да будь я на пару лет помоложе…