— Господин полковник! Не могли бы вы ответить на пару вопросов наших зрителей?
— А как же госпожа Горобец? Она еще не закончила…
— Ну, хотя бы на один!!! — взмолилась звезда. И, непонятно с чего решив, что я согласен, засиял: — Спасибо, сэр! Итак, вопрос, который интересует почти восемьдесят процентов нашей аудитории: скажите, почему ни на вашем парадном мундире, ни на мундирах ваших подчиненных нет ни одной награды?
Я покосился на генерала Харитонова и, увидев в его глазах ожидание, мысленно вздохнул:
— Ответ на него вы знаете не хуже меня. Ибо что такое награда? — я вопросительно приподнял бровь, выждал рекомендованную аналитиками паузу, а потом… подключил комм к искину студии: — Награда — это материальный эквивалент благодарности. Согласны?
Гиллеспи кивнул:
— Безусловно.
— А нам такая благодарность… не нужна!
Ведущий непонимающе вытаращил глаза, а потом, заметив пиктограмму подключения, возникшую на сервисном экране, видимом только ему, неуверенно шевельнул пальцами. На большом голоэкране студии сразу же появилась заставка с логотипом нашего подразделения: ухмыляющаяся морда демона с глазами, покрытыми поволокой безумия.
В двухминутной нарезке, «склеенной» подчиненными Пашки Забродина, не было ничего особенного. Самые обычные люди, стоящие на улице и с надеждой глядящие в ночное небо, расчерченное сполохами далеких взрывов. Стайка детей, с гиканьем несущихся от здания школы к флотской «Капле», зависшей над стоянкой. Мальчишка, сидящий на пластобетоне прямо под дюзами линкора законников[32] и с ненавистью глядящий куда-то вверх…
Ничего особенного. На первый взгляд. Но все время, пока демонстрировались эти файлы, и в студии, и на голоэкранах было тихо. Зато, как только ролик закончился, из динамиков акустической системы раздался многоголосый гул одобрения.
Оторвавшись от текста, демонстрируемого ему «репетитором», Гиллеспи пошевелил пальцами — и в центре студии возникла голограмма рыжей девчушки лет эдак пятнадцати.
Растерянно вглядевшись куда-то вдаль — видимо, в экран собственного головизора, — она ненадолго «зависла», а потом, услышав подсказку искина, издала торжествующий вопль:
— Вау-у-у!!!
— Это все, что вы хотели нам сказать? — усмехнулся я.
Девчушка забавно сморщила носик, отрицательно помотала головой, а потом… послала мне воздушный поцелуй:
— Неа! Я хотела сказать, что вы правы: ну какая награда может сравниться с нашей любовью?!
— Никакая… — предельно серьезно ответил я. И добавил, но уже в ПКМ генерала Харитонова: — Удовлетворены, сэр?
— Мама Ира, я бы на твоем месте напрягся… — съехидничал Шварц в ОКМ. — Девочка-то строит глазки… Как бы у них с Виком чего не срослось.
Ответ моей ненаглядной я слушать не стал, ибо в ожидании ответа начальства прибавил громкость персонального канала.
— Спасибо.
С ума сойти — в одно-единственное слово Харитонов умудрился вложить столько смысла, что я опять почувствовал себя виноватым.
— Хмуришься? А почему? — Владимир Семенович свернул экран в трей и повернулся ко мне.
— Не люблю пафоса, сэр, — буркнул я. Потом подумал и добавил: — Может, ну их, все эти ваши «врезки»?
Генерал криво усмехнулся:
— А я, значит, люблю, да? Просыпаюсь по утрам — и давай думать, где бы толкнуть речь подлиннее да попафоснее. И если не нахожу подходящий вариант — весь день хожу как неприкаянный.
— Я этого не говорил, сэр!
Харитонов нахмурился:
— Не перебивай! Вы, Демоны, — плоть от плоти человечества.