Сейчас я знал, что искать. Пока мужчины давили брёвнышком прибрежные заросли, медленно продвигаясь к чистой воде, посматриваю на берёзки, ищу взглядом чёрные наросты. Знаю, что обязательно найду. Заражённое спорами дерево обычно через двадцать – тридцать лет погибает. То тут, то там в роще у берега озерца стоят сухие стволы, а на земле их ещё больше.
Взял топор Тоя, небольшую корзину и углубился в рощу. Сразу нашёл два дерева с чагой. На одном чёрные наросты расположились высоко, а на втором – в самый раз, чтобы попробовать стесать их.
Топорик так себе, обычный: отретушированный кремешок сантиметров двенадцать, примотанный к палке. Но я и таким управился. Снова посмотрел по сторонам и заприметил ещё оно дерево…
Так увлёкся, что, когда услышал крики, а звали меня, удивился: не замечал раньше за собой отсутствие контроля. Откликаюсь и возвращаюсь на берег. Вижу в метрах пятидесяти ещё одну проложенную «просеку».
Той недоволен. Ведь я топор забрал! Оказывается, нужны палки для бредня. Пожимаю плечами, показываю на корзину и говорю:
– Польза. Не болеть!
Ну, и руками размахиваю для пущей важности.
Кивает в ответ, берёт топор и уходит в рощу. Соплеменники тут же сбиваются у корзины. Берут чагу, нюхают, кое-кто даже в рот суёт.
«Ничего, научу народ варить чай».
Вернулся вожак, принёс две полутораметровые жердины. Он и Тина примотали их по краям волокуши и стали заводить её в «просеку». Толо, самый высокий человек в племени, взялся за капюшон бредня и пошёл за ними.
Проваливаясь по колено в ил, они вышли на чистую воду и завернули снасть ко второму проходу. Толо загружает сеть, опустившись по шею в воду.
Соплеменники полезли в заросли камыша, топая и крича. Я, с интересом ожидая результата такой рыбалки, направился к месту, где они вытащат волок из воды. Предполагал что угодно, но количество рыбы и раков, застрявших в верёвочных ячейках, меня поразило. Крупные караси закупорили сеть, и в западню попало и много мелюзги с ладошку. Интересно, что они с таким роскошным уловом делать будут?
А рыбачки очистили волок, тут же его подлатали и снова полезли в воду. Рыбачили, пока не заполнили все корзины и короба.
Женщины потрошили крупных карасей, выбирая икру, а я кружил рядом, собирая в миску плавательные пузыри. Дети нанизывали мелкую рыбёшку на прутики, а мужчины в это время что-то сооружали над ямой, где недавно обжигали гончарные изделия.
Они воткнули заострённым концом четыре подготовленные палки с множеством обрезанных на сантиметр-два от ствола веточек. На эти «рогульки» по периметру положили перегородки из лещины. Развели огонь. Когда костёр прогорел, разложили прутики с рыбой на перекладины и стали кидать в костёр свежие ветки ивы. Тут же пошёл густой белый дым.
«Была бы соль! Засолить бы на пару часиков и только потом закоптить рыбу. Тогда хранить её можно долго», – мысленно сокрушался я, наблюдая, как бока рыбёшек начинают менять цвет.
Близился вечер, гасли яростные краски неба, загустела озёрная гладь, потемнела. Нагруженные уловом, мы медленно побрели к стойбищу. Там до темноты объедались раками, икрой и карасями, а с утра пришлось снова показывать, как из куска обсидиана получаю острые пластины. На этот раз мужчины радовались как дети. Потом принёс клей, объяснил, как сумел, что сварил я его из копыта той ноги лося, которого они отобрали у медведя. Эта новость их расстроила. И не было уже радости, когда первые пластинки приладили с помощью моего клея на деревянные рукоятки. Пришлось успокаивать, что, мол, из рыбы клей тоже сварить можно. И вообще, в чём проблема? Пойдём в лес, убьём лося, и будет всем счастье!
Той просит:
– Покажи…
Секунду я находился в мечтательном ступоре, решил отомстить ему и отвечаю:
– Покажу.
Понимаю, вопрос «когда?» не услышу. Нет у них таких вопросов, как нет и понятий – вчера и завтра.
– Покажи, – снова говорит, хмуря брови.
Развожу руками и повторяю с нажимом:
– Покажу!
Кивает в ответ…
«Обещать – не значит жениться».
Тут афоризмы мне вряд ли помогут. Строгаю копьеметалку и размышляю о своём обещании. Охота на копытных – дело серьёзное! Надеюсь, местная живность непуганая, подпустит охотника на дистанцию меткого броска.
А до этого сходил в елово-сосновый лес. Нашёл кривую палку. Увидел в ней копьеметалку и подобрал. Ещё немного – и закончу работу. Получилась удобная ручка, чуть выше небольшое утолщение и изогнутый конец. Если держаться за рукоять, то окончание располагается почти параллельно предплечью, немного загибаясь вверх. Сейчас выровняю ложе и выковыряю на самом кончике стопорную ямку.
Кстати, в лесу опробовал чуни. Ходить в них понравилось. Бродил недолго, но видел огромное стадо косуль, голов так на пятьдесят, может, и больше, лисицу и беременную волчицу. Напугала она меня до смерти, хотя спокойно протрусила мимо и скрылась в овражке. Но я-то заметил её не сразу!
Еды теперь в племени много. Отъедаюсь. И дары озера ещё не приелись. Соль у соплеменников для посола всё же нашлась. Крупных карасей разрезали вдоль хребта и, пересыпав солью, уложили в короба.
Пытался выяснить у Таша, где они берут соль. Показывает направление – вверх по течению и растопыренные пальцы обеих рук. Смотрю на неё и ничего понять не могу. Сбегала в чум, принесла кремень. Гладит по голове, заглядывает в глаза.
– Лоло… – И рукой вдаль по реке машет.
– Таша, там? – Повторяю её движение.
Думает недолго.
– Там.
Достаёт из сумки, она у неё почти всё время на плече болтается, свой «леденец» и кладёт перед собой на землю. Рядом кремень. И снова суёт мне растопыренные пальцы под нос.
Беру соль и говорю ей:
– Соль. – Потом камень обзываю: – Кремень.
Она повторяет:
– Соль, кремень.
– Соль менять на кремень… – Перед тем как произношу «кремень», показываю десять пальцев: – Так? – Киваю на всякий случай.
Сообразительная у меня мамаша. Недолго зависает.
– Так, – отвечает.
Прячет соль в сумку, идёт к чуму, чтобы отнести кремень, слышу, повторяет: «Менять, менять».
«Больше с народом общаться нужно», – чешу затылок.
Мужчины теперь не рыбачат. С утра уходят обсидиан искать, а по вечерам, пока солнце не сядет, расщепляют его на пластины. Наверное, менять будут на соль и другой дефицит.
Вместо раздумий о рогах и копытах мне тоже не мешало бы озаботиться личными запасами.
«Меркантильный… Чего я вообще переживаю? Ведь тут коммунизм строить не нужно. Он есть!»
Испытания атлатля меня порадовали.
В будущем энтузиасты делали копьеметалки самых разнообразных конструкций. Дротики для стабилизации оснащались оперением. Могу ошибаться, но память зафиксировала прочитанную когда-то информацию о рекорде броска с помощью атлатля на двести тридцать метров. Я запустил дротик метров на пятьдесят! И снова танцевал шаманский танец, потому что, когда рукой кидал, если целился, получалось метров на пятнадцать и, когда бросок направлял в небо, максимум на двадцать пять.
«А что, если попробовать самому поохотиться?» – Мысль вызвала прилив энтузиазма.
Прежде чем отправиться в лес, подумал о маскировке и решил сделать травяную юбку – обнаружил на опушке целые заросли какой-то мягкой высокой травы – и, может, что-нибудь на голову.
По моей просьбе Таша выделила метра полтора верёвки. Я нарезал ножом травы. Конечно, управился бы и руками, но без ножа потратил бы на это дело уйму времени. Навязал метёлок так, что над узелком остались колечки. Обмерял верёвкой талию, завязал, не сильно затягивая. Обрезал лишний кусок. Таким же способом сделал замеры и для головы. Нанизал на верёвки пучки травы и приоделся. Пока не знаю, как смотрюсь со стороны, но чувство удовлетворения испытываю. Обул чуни и пошёл в лес.
Стараюсь во время ходьбы шуметь поменьше. Замечаю по характерным шарикам на земле, что косули в основном держатся у зарослей лещины или в густом ельнике. Там, где я видел стадо несколько дней назад, их теперь точно какое-то время не будет. Объели всё, что могли.