Он продолжал стискивать мою кисть, горящими глазами прожигал насквозь.
– Если бы вы исчезли, это было бы самое простое решение. Так мне сперва казалось, но… У нее побывал врач. Наш старый семейный друг. Он напомнил мне о том, что произошло с моей супругой, и я вызвал Мулу.
Выпустив мою руку, он откинулся на спинку скамьи, ладонями протер лицо.
– Я не знаю, какого дьявола, вы ей приглянулись, но я не диктатор, я – нормальный отец. И потому вы снова здесь.
– Вы говорили с ней?
Петр Романович отвел глаза в сторону, сумрачно кивнул.
– Беседа у нас состоялась. Весьма даже обстоятельная!.. После нее я и сунул вас в ангар. Я мог бы стереть вас в порошок! Видит Бог, я сделал бы это с превеликим удовольствием. Но не получилось. Тот наверху, что играет с нами в подкидного, вновь оказался при козырях. – Хозяин яхты помотал головой. – Сегодня впервые за много лет я выпил. Впервые, Кирилл! И наверное, выпью еще. Уже с тобой.
– Надеюсь, не на брудершафт?
– Как-нибудь обойдемся без этого, – Петр Романович запустил руку под стол и выудил пару металлических стаканчиков. Из кармана достал плоскую флягу.
– Что это?
– Не отрава, не бойся, – придерживая стаканчики, он аккуратно вылил в них всю флягу. – Это коньяк. Неплохой, надо сказать. Тебе, кстати, с твоим диагнозом он тоже не помешает.
Я взял стаканчик в руки, осторожно понюхал.
– Армянский?
– Французский. Но не суть. У армян коньяки тоже порой получаются отличные. – Он качнул головой. – Ну? За что выпьем? За надвигающийся Новый Год?
– Рановато вроде.
– Почему же? По славянскому календарю Новый Год отмечался первого сентября, что, кстати, являлось более логичным. Осень, начало учебного года, конец отпусков. В сущности от первого сентября мы и отсчитываем все свои личные календари. По сию пору. Потому что так удобнее. Это уж Петр Первый по неразумению своему перенес его на середину зимы. Спрашивается, за каким фигом?
– Значит, за славянский Новый Год?
– За него, – закрыв глаза, Петр Романович мелкими глотками выцедил свою порцию. Мне ничего другого не оставалось, как последовать его примеру.
– Мда… – Он шумно выдохнул. – Жизнь, Кирилл, сплошь и рядом оказывается хитрее нас. Мы не люди, – всего-навсего марионетки. Клоуны, изображающие царей природы. Самые прозорливые видят ниточки, что уходят вниз и вверх, большинство же и впрямь полагает, что они кузнецы своего счастья. – Петр Романович дребезжаще рассмеялся. – Дурачье! Великовозрастные дитяти, так и не расставшиеся с младенческими подгузниками. Хотя… В сущности это все пустяки. Так сказать, – проходное настроение. Сейчас ты мне ответишь на другое. Ответишь откровенно, без фривольностей.
– Я вас слушаю.
– Так вот… Ты видел мою дочь, разговаривал с ней, и теперь я хочу знать, что ты о ней думаешь?
Прикусив губу, я рассеянно покрутил стакан в пальцах. Странное дело! То, о чем я не решался рассказать Вараксину с Джоном, теперь пытался вытянуть из меня этот монстр. Наверное, я мог бы сказать ему правду, но знал ли я сам эту правду? Представлял ли хотя бы в общих чертах? Нет, конечно. Как известно, правду – и одну только правду – знают идиоты. Я себя таковым не считал.
– Она… Она показалась мне хорошей девушкой.
– Хорошей!.. – передразнил Петр Романович и сморщился. – Ой, мудришь, парень! Помнится, когда ты навернул мне коленом в пах, ты изъяснялся более прямо. Или уже забыл? – темные его глаза глянули тяжело и жутко. – Жаль. А я вот твои слова хорошо запомнил. Как знать, возможно, они и сохранили вашей компании жизнь.
Подняв голову, я напряженно ждал продолжения.
– Видишь ли, Кирилл, сейчас я скажу тебе то, чего, наверное, говорить бы не следовало. Я не знаю еще многого, но скорее всего моя глупышка в тебя, идиота, влюбилась. Серьезно или нет, один Бог ведает, но только поэтому ты сейчас и живой.
Я опустил глаза. Фразы Петра Романовича шли в обход моего сознания. Я верил ему и не верил. Что бы он ни говорил, у этого человека на все имелся свой особый расчет. Видеть в нем отца, пекущегося о благе своей дочери, я был просто не в состоянии.
– К сожалению, она во многом похожа на свою мать, – продолжал мой собеседник. – Такая же доверчивая и беспомощная. И я знаю наверняка, что без моей поддержки Алиса пропадет. Ей очень не достает современных качеств. Волчьих качеств. Значит, вывод простейший: я буду ей помогать чем только могу. Если ей понадобятся лучшие врачи России, я приволоку их к ней за шиворот, если она попросит, чтобы рядом был кто-то другой, я выполню и эту просьбу. Вот тебе и весь мой сказ.
Рассеянно нюхнув пустой стаканчик, собеседник как ни в чем не бывало повернул голову и зычно крикнул рулевому:
– Поворачивай к Мытищинскому саду. И вызови транспорт к причалу.
Я удивленно шевельнул бровью.
– Мы возвращаемся?
– А ты думал, мы отправились в кругосветное путешествие?.. Вынужден тебя разочаровать, мы просто прокатились по морю. Побеседовали, так сказать, на вольном воздухе. И учти, я трачу на тебя бездну времени и денег.
– Не считаю себя вашим должником.
– Это уж как тебе заблагорассудится, – он сложил руки на груди, взглядом устремился к далекому берегу. Стало очевидно, что мне выложили все, что посчитали нужным. С дискуссией было покончено.
Посидев еще немного, я выбрался из-за столика и, цепляясь за леера, перешел на корму. Пенный след, оставляемый «Морским Котом», очевидно привлекал рыбешек. Чайки, ныряли в бурлящую воду и вновь взмывали, унося в клювиках трепещущее серебро. Будничная картина – живописная и жестокая. Потому, наверное, и жестокая, что мы взирали на нее с полнейшим спокойствием. Изредка вдали мелькали спины дельфинов. Совершая колесообразные движения, они двигались к горизонту, время от времени выписывая стремительные зигзаги. Я следил за ними с завистью. Вот у кого все просто и ясно! Если даже людей они не брезгуют спасать, то какого же уровня достигают их собственные отношения! Впрочем… Кажется, и они порой выбрасываются на берег. Или это тоже делается в назидание нам?
Вспомнился отчего-то дурачок в нашем дворе. Не раз и не два я видел его играющим с кошкой. Сидя на скамейке, он держал полосатого зверька на коленях и осторожно пытался гладить. Кошка явно резвилась, ощущая слабину этого странного мужчины, не слишком сильно, но все-таки чувствительно цепляла гладящую ладонь когтями. Получая очередную царапину, дурачок отдергивал руку, пальцем грозил полосатой проказнице и вновь тянулся к мягкой шерстке. И удивительно радостно было смотреть на него, на этот пример человеческого терпения и незлобивости.
Пригоршня соленой воды плеснула в лицо, и я восторженно содрогнулся. Режьте меня на куски, но все-таки море – это не просто вода, это что-то живое и разумное. Оно чувствовало меня, знало о моих переживаниях! Потому и стремилось хоть как-то поддержать и ободрить. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я стремительно стянул с себя куртку, сбросил с ног кроссовки – и как был, в брюках и рубахе, сиганул в волны.
Глава 2 ВОТ БЫ ОТДЫШАТЬСЯ
– Ты зачем нырял-то? – Петр Романович кивком подозвал официанта, ногтем отчертил невидимые мне строки. Часто кивая, служитель ресторана заторопился на кухню.
– Так… Потянуло освежиться.
Петр Романович покачал головой. Должно быть, он еще помнил мой детский смех, когда, торопливо развернув яхту, они бросили мне спасательный круг. Черт его знает, что они обо мне подумали. Один из матросиков даже стал стягивать с себя тельняшку, но я крикнул им, что топиться не собираюсь, и, подняв круг двумя руками над собой, медленно поплыл к берегу. Выражение очумелого лица Петра Романовича меня тогда крепко позабавило. Эмоциональных порывов тайный властитель Бусуманска, очевидно, не понимал, а значит, бесполезно было объяснять ему, что это такое.