Гауф вскочил и рывком поднял запутавшегося в хламиде старика.
– За спину!
Выползни защелкали когтями по плитам пола. В глазницах черепов горели призрачные голубоватые огоньки.
– Откуда только… – прохрипел Ольбрум.
– С потолка.
Клембог махнул мечом, отгоняя подобравшуюся близко тварь. Порождение нифели отскочило, шипя и потрескивая шкурой.
– Я здесь, – стукнулся плечом в плечо Худой Скаун. – Ну, эрье гауф, как знал, что нельзя вас отпускать одного.
Меч его тоже слабо светился.
– Знал он, – хмыкнул Клембог и скомандовал: – Держим лестницу. Пусть сами лезут.
Втроем они отступили к ступенькам.
– Эрье гауф, – подал сверху голос Кредлик, – а мне что делать?
– Ножи обычные?
– Пять с серебром, пять именных га-йюн.
– Если какая тварь прыгнет, именными и бей. Понял?
– Да, эрье гауф.
Выползни выгибали шкуры, но не спешили лезть на мечи. Меняясь, пробовали зайти то слева, то справа, всякий раз отскакивая при движении людей навстречу.
От шипения закладывало уши.
В красноватом свете твари, казалось, обросли мясом и лишними конечностями. От них пахло псиной и смертью.
Клембог качнулся и сделал выпад. Спасая костяную лапу, выползень прыгнул вбок, второй попытался укусить руку, но испугался меча Худого Скауна. Клыки щелкнули впустую.
– Они не дают нам спуститься, Кеюм, – сказал Ольбрум.
– Кредлик, – крикнул гауф, – третью тварь видишь?
– Была в тени правой арки.
– Ясно. Пригаси-ка свет, – попросил старика Клембог.
– Думаешь?
– Я просто расчищу путь.
Ольбрум разжал пальцы поднятой руки.
Свет с ладони ярко вспыхнул напоследок и погас, погружая помещение во мрак. С тускло сияющим мечом Клембог вышел вперед.
Голубоватые огоньки заплясали вокруг него. Два и два.
Гауф замер в боевой стойке. Ну же, глупые твари! Он, пряча, оттянул меч к бедру.
Выползни, опасливо шипя, тут же подобрались ближе и разошлись, звонко щелкая челюстями, чтобы человек не смог уследить за обоими. А затем прыгнули разом. Один в ноги – в попытке прокусить поножи, другой сверху, на голову.
Нижнему Клембог дал удариться узким черепом о выставленное колено и снова отлететь к очагу. Верхнего же поймал на взмах вскинутого меча, перерубая вонючую шкуру пополам. Волосы обдало пылью и мертвыми блохами. Клыки клацнули у щеки. Когтистая лапа зацепилась за край панциря, вызвав рассерженный звон кяфизов.
– Пош-шла! – Клембог с натугой скинул половину повисшей на нем твари.
Оглушенный коленом второй выползень, разбрасывая золу и угли, елозил по полу – глазницы дышали голубоватой ненавистью на уровне подошв.
Гауф не стал ждать, когда он опомнится, атаковал быстро, скользнув в сторону от когтей и перерубив лезвием намеченные отблесками шейные позвонки.
Огни в глазницах удивленно мигнули.
– Осторожно! – крикнул Ольбрум.
Третий, подумал Клембог.
И перекатился по плитам пола, уходя из-под возможного прыжка твари. Одна молния ударила в стену, другая, и гауф понял, что это Кредлик посылает в выползня ножи га-йюн.
Попал? Промахнулся?
Воздух над головой дрогнул. Порождение нифели, шипя, приземлилось перед вставшим на колено Клембогом, челюсти сомкнулись, в плече хрустнуло. Вскрикнув, он ударил мечом в пустоту. Кровь брызнула на лицо.
– Эрье гауф!
Меч Худого Скауна спасительно мелькнул рядом, погружаясь в лохматую тьму.
Выползень боднул Клембога, челюсти его нехотя разжались, послышался костяной стук, и отпущенный гауф едва не упал навзничь. Хорошо, спина нашла стену.
– Кяфизы…
– Что?
– Кяфизы перестали действовать.
Клембог пропустил момент, когда его выволокли на внешнюю площадку.
Серое, чуть розовеющее небо распахнулось вдруг, прилипло к глазам, потекло к затылку.
– Ну-ка.
Ольбрум склонился над прокушенным плечом. Гауф со свистом втянул воздух, когда пальцы старика коснулись его руки.
– Как же…
Впрочем, Ольбрум быстро погасил растерянность.
Он открепил плечевую пластину панциря, коротким кинжалом взрезал куртку и распорол вдоль рукава. Обнажилось бледное плечо, глубоко, до кости прокушенное, пропиленное клыками. Струйками текла кровь. Кожа вокруг раны уже почернела.
– Видишь? – выдавил Клембог. – Кяфизы…
Ольбрум сдвинул седые брови.
– Помолчи.
Пока он, хмурясь, копался в своей суме, Худой Скаун и Кредлик вытащили выползней из Башни и сбросили их с площадки вниз. Грязно-серые шкуры, костяные лапы, черепа с потухшими глазницами, вместе и по отдельности, перекинутые через невысокие перила, с глухим звуком попадали на близкие камни.
Худой Скаун плюнул вслед.
– Прими нифель свои отродья, нам чужого не надо.
Кредлик, кусая губы, повертел в пальцах подобранные ножи, наконец не выдержал, подошел к разглядывающему небо Клембогу.
– Эрье гауф! Простите меня, я промахнулся.
Голос его дрожал от вины.
Мальчишка совсем. Ни усов, ни бороды, так, кустики. Сколько еще таких, смелых, но неопытных заберет нифель? Сколько детей, жен, сестер, братьев, друзей? Эх, предки, рано вы на фрески перебрались.
Клембог поймал Кредлика за руку.
– Вот что, парень. Нечего сопли лить, понял? Не попал, значит, не попал. Но уж будь добр, попади в следующий раз.
– Так, – Ольбрум выудил на свет дурно пахнущую тряпицу, – для таких ран…
Он осекся.
– Что? – гауф проследил за его взглядом.
Плечо, только что разверстое, черно-алое, мясное, дергающее болью, изменилось. Рана незаметно срослась, стянулась неровным, пульсирующим рубцом, а кровь высохла и застыла чешуйчатой коркой.
– Ну вот, – улыбнулся в короткую бороду Ольбрум, вернув тряпицу в суму, – а ты кяфизы, кяфизы не действуют.
– Но в караульной… – Клембог осторожно покрутил исцелившейся рукой. – Ты же сам видел.
– Видел. Такое редко, но случается, – старик ощупал рубец, хмыкнул и сцепил обратно крючки плечевой пластины и панциря. – Куртку вот зря тебе распорол, это да.
Гауф поднялся.
– Ладно. Двинулись к Хефнунгу, что ли?
Худой Скаун с общего молчаливого одобрения снова вышел вперед, и они гуськом потянулись за ним – по узким ступенькам на нижнюю площадку. Солнце, поднимаясь, топило в зловещем багрянце видимый край Ингмаррунской долины. Там, где солнечный свет натыкался на туман нифели, он приобретал фиолетовый оттенок.
Скрипнула, впуская их на ярус, тяжелая, обитая металлом дверь.
Здесь горели факелы, огненной линией насквозь прочерчивая темные залы. Ветер, яростно срывая искры и лепестки пламени, примчался с одного конца Башни на другой, растрепал волосы Клембогу и закрутил балахон Ольбрума.
– Эй! – прилетел с ветром голос. – …о такие? …ищете?
Одинокая фигурка застыла с факелом в дальнем зале.
Худой Скаун и Кредлик с трудом прикрыли дверь. Ветер ослаб и стих. Клембог напряг горло:
– Свои!
Эхо заикало, унося крик.
– …евой стороны! – пришел ответ.
Фигурка махнула факелом.
– Что? – спросил Кредлик.
– Держимся левее, – пояснил ему Ольбрум.
Гуськом они двинулись через залы.
Пустота и факелы. Черные, серые плиты пола. Широкие проемы. Снова фрески. Здесь запечатленных предков было мало. Были штурмы крепостей и пожары. И звери. И танцующие наложницы. В трепете огня наложницы то замирали, то изгибали обнаженные тела.
Звери провожали хищными глазами. Отвернись – прыгнут.
– Красота, – прошептал Худой Скаун.
В среднем зале вяло шевелился насаженный на шипы у правой стены дохляк.
На дохляков и выползней аззат внизу почти не действует. Но они для воинов и не опасны, а женщин и детей Клембог давно уже перевел на самый верхний ярус.
Правда, кяфизы вот…
Гауф ощупал пальцами висящие на цепочках железки. Подушечки колет, чего ж не сработали? Что ж вы, узорчатые?
Дохляк, учуяв людей, замычал, вытянул свободную руку. В изодранной простой рубахе да рыбацких штанах с подвязками, жил он, наверное, когда-то в одной из деревушек за Шадисом, там излучина реки, камыши, рыба-серебрянка.
Теперь же…
– Упокой его, старик, – приказал Клембог Ольбруму.