– А какую работу дать тебе, дочка, если ты такая хрупкая и не умеешь пахать, сеять, косить? – с легкой иронией спросил председатель колхоза.
– Да, я не умею пахать, сеять, косить, – сказала девушка. – Но я читаю, пишу и очень хорошо считаю. – В то время не каждый умел все это сразу. Сам председатель колхоза был неграмотный пожилой мужик.
– А-а, ты, оказывается, хорошо считаешь?
– Да, я хорошо считаю. Я же собираюсь стать преподавателем математики.
– Это хорошо. Ты будешь работать счетоводом. Мне как раз нужен человек, который честно и грамотно будет вести учет зерна в амбарах. Знаешь, сейчас голод. Зерно воруют.
С началом войны цены на товары первой необходимости резко подскочили. Особенно подорожал хлеб. Если нет керосина, можно обходиться без керосиновой лампы, если нет мыла, можно умываться без мыла. А без хлеба не обойтись. Хлеба не было. Если где-то и был, то очень дорого стоил. Не у каждой семьи была возможность купить по баснословной цене килограмм пшеницы, муки, буханку хлеба. Люди стали продавать все: золотые украшения, ковры, килимы, скот… чтобы купить хлеб. Это тоже не помогало. Люди голодали и умирали как мухи – голод косил их. Особенно пострадали дети: погибло много детей, а у оставшихся в живых от систематического недоедания стала развиваться чахотка – болезнь, которая в то время была равносильна гибели. Многие дети военных лет были обречены и продолжали гибнуть даже в послевоенное десятилетие, потому что уже были больны.
В такое трудное время молодой девушке поручили очень ответственную работу. В семье она была старшей, кроме нее было еще четверо детей, старшему из которых было восемь лет, а самому младшему всего год. Отца не было – он умер полгода назад. Мать никогда не работала, а в период войны даже при желании не смогла бы из-за несоответствия тогдашним критериям: не умела пахать, сеять, косить.
Спустя много лет мама очень сожалела, что из-за войны не смогла завершить свою учебу в техникуме: «Сейчас я бы работала педагогом. Чистенько одетая, ходила бы в школу и получила бы хорошую зарплату. И не пришлось бы мне целый день возиться с этими курицами, индюшками, с лопатой в руках возделывать землю в огороде…» Конечно, она была права. Но она забывала о главном: если бы в то трудное время она не работала, ее младшие братья и сестры, в том числе и ее мать, наверняка погибли бы от голода.
Мама рассказывала и о возвращении отца – в то время холостого молодого парня. Они поженились после войны. Оказывается, было получено сообщение, что он погиб на фронте. И вдруг он появился. Как это, сказали же, погиб? Люди не знали, что делать: верить живому человеку или бумажке?
…Не обнаружив раненого солдата в палате, начали его искать. Но не нашли. Позже выяснилось, что он покинул госпиталь через окно палаты. За ним никто не пошел, и не стали искать его в лесу. Думали, что перед операцией молодой человек вышел погулять, набраться сил. Потом он вернется и ляжет на операционный стол. На завтрак он не явился. И во время обеда его не было видно. Интересно, где он пропадает? Думали, к вечеру точно придет. Но увы. Вечером он тоже не появился. У него нет еды. Куда мог уйти раненый голодный солдат? Так ждали его целых три дня. Позже пришли к выводу, что пациент без разрешения медперсонала покинул госпиталь, через некоторое время заблудился в лесу и там же погиб. Через несколько дней было отправлено письмо в военкомат Агдамского района, где было коротко написано, что он погиб в боях. А в это время раненого солдата лечили в каком-то украинском селе.
Так вот, получили официальное сообщение о его гибели. Его считали погибшим, даже начали забывать о нем. И вдруг – надо же! – он явился самолично. Безусловно, в его руках была соответствующая документация. Но такая же бумажка пришла сюда пару месяцев назад, и там черным по белому было написано, что он погиб. Что-то подозрительно было.
Председатель колхоза вынужден был оставить все свои дела. Вместе с председателем сельсовета он срочно явился к вернувшемуся с фронта солдату, чтобы самому убедиться, что здесь подделки нет. Визуально вроде все было нормально: да, это действительно тот молодой человек, который четыре года назад ушел в армию. За это время, безусловно, он успел и значительно измениться – возмужал. Но все равно подозрения остались. Люди смотрели на него как-то недоверчиво. Конечно, во всем виноват он сам, и все это началось давно – в тот момент, когда он ночью открыл окно палаты и тайком выбрался из госпиталя. Он привык к этому и знал, что в конце концов все будет нормально. Но он должен был как-то рассеять подозрения, то есть доказать, что он – действительно он. Когда люди сомневаются, что ты не тот, за кого ты себя выдаешь, это плохо, и очень трудно доказать обратное.
Раненый солдат каждому гостю в отдельности рассказывал свою историю: как он в боях за освобождение Кременчуга был ранен… А председателям колхоза и сельсовета особенно тщательно и детально рассказывал эту историю. Потом по ходу беседы ему пришлось снова и снова возвращаться к отдельным деталям, потому что старики задавали очень много вопросов. Но подозрение рассеять полностью так и не удалось. Потому что он, оказывается, еще и совершил побег из госпиталя. Это же нарушение. Тем более в военное время. Нет, это дело нельзя так оставлять. Поэтому на следующий день председатель сельсовета вместе с раненым фронтовиком поехал в военкомат. А там полностью подтвердилось то, что он за сутки уже сотый раз рассказывал своим землякам, односельчанам. Фронтовика оставили в покое, и он начал заниматься лечением своей руки. Видимо, с того времени у отца стало привычкой часто рассказывать о Кременчуге. Этим он настолько увлекся, что, по-моему, со временем практически забыл о других событиях войны. Кременчугские события же от частого повторения приобрели ясность, четкость, последовательность и структурную целостность во всех деталях, а также в целом от начала до конца. Весь этот текст он очень хорошо вызубрил и при первой же возможности начинал свой рассказ: «Там, в Кременчуге.»
Первый возвращенец
рассказ
Война была в разгаре. И вдруг с фронта вернулся живой человек. Никогда такого не было, Гурбан был первым возвращенцем. До него ни один человек, даже мертвый – ведь тела погибших хоронили там, где они погибли, – с фронта не вернулся. А Гурбан – живой солдат – вернулся с фронта. Люди, в основном пожилые мужчины и женщины, поспешили к встрече с ним. Оказывается, в одном из боев он был ранен и попал в госпиталь. Ранений у него было много. В госпитале все раны вылечили, и Гурбан встал на ноги. Но его правая нога была изуродована так, что, волоча ее за собой, Гурбан еле передвигался. Можно было ее ампутировать, но не стали – все же своя нога лучше. Гурбана демобилизовали, и он вернулся домой. Пока ему нельзя было долго стоять на ногах или сидеть на стуле. Поэтому Гурбан в положении полулежа, облокотившись на подушки, беседовал с гостями.
Время было тяжелое. Даже стакан чая гостям подавали без сахара. Да и сам чай был ненастоящий – его заваривали из чабреца. Но многим цвет такого чая не нравится.
– Это что? Как моча, – говорят они и не пьют его.
Поэтому в заварной чайник положили тонкие айвовые веточки, и чай стал коричневым.
Потом гости ушли. А Гурбан лежал и отдыхал. Его поразила необычная тишина родного края. От нее приятно звенело в ушах. Раньше он на это внимания не обращал и считал, что так и должно быть. А после фронта, где от грохота пушек и взрыва бомб земля содрогалась и чуть не лопались уши, абсолютная тишина, царившая на его красивой родине, казалась чем-то необычным, непривычным, даже неестественным. У него было такое впечатление, что это всего лишь мгновение и сейчас, в сию же минуту, начнется канонада пушек – и тишина нарушится. Вдруг эта необычная тишина, так приятно поразившая Гурбана, на самом деле нарушилась. Проведать фронтовика с окраины в центр деревни, где жила семья Гурбана, пришла женщина. Она не приходилась им родней, не была соседкой. Она хотела повидать Гурбана, поговорить с ним, посоветоваться.