Моя мама Велта, папа Янис и старший брат Иво. А где же я? Я в коляске!
Тут мне даже годика ещё нет. Встречаю крёстных
Я очень стильный пятиклассник – волосы уложены водой с сахаром
Наша детсадовская ABBA! Даже в психбольнице однажды пели, было страшно, я постоянно забывал слова! На фото я справа
После этого с отцом я общался очень мало. Отрывочно я помню моменты – вот он появляется на мой день рождения, я выбегаю во двор, я очень рад…
В детстве это случалось очень редко. Сейчас-то я понимаю, что он не появлялся из-за того, что они не ладили с мамой, а не потому, что не хотел видеть меня. Но папа мог бы появляться чаще. Я сам сейчас в разводе и понимаю, что люди могут сильно поссориться, но нельзя своё недовольство партнером двигать через детей – это высшая степень эгоизма. Я не считал, сколько раз я встречал отца за свою жизнь, но это небольшое число. А месяц назад мой папа умер.
Были похороны, собралась вся родня, очень много людей, большинство из которых я не знал. И один крупный, активный мужчина подошёл ко мне и рассказал, что изучает наш род, откуда мы все вышли. Дал мне снимок, на нём самые первые имена нашей семьи – примерно сто лет назад, не так уж давно. Наша фамилия Михельсонс пришла из Швеции в XVIII веке. Кстати, у меня очень много родственников живёт в России. Они из Латвии, но больше ста лет назад, когда Латвия ещё была частью Российской Империи, латышским крестьянами даром давали участки земли в Псковской области, чтобы там поселиться и заниматься сельским хозяйством. Дедушка и бабушка моей мамы поехали, там у них родились дети, некоторые из них вернулись в Латвию, но большинство так и осталось там. Сейчас они разлетелись по всей большой стране – кто в Карелии, кто на Урале.
Впервые я встретил брата своей бабушки в Челябинске три года назад, он пришёл со своими внучками на концерт. Странное, конечно, чувство – вроде бы твой родственник, но ты совсем не ощущаешь этого, ведь вы почти незнакомы, никакой связи по жизни нет. Вы не обязаны общаться, сближаться, делиться чем-то. Я вообще из тех, кто впечатления больше держит при себе. Я не очень люблю общаться с незнакомыми – мой круг общения довольно маленький. Это ощущение, наверное, осталось из детства – старший брат рано уехал из дома, мы остались с мамой вдвоем, и она долго не хотела меня отпускать, боялась… Но я, конечно, переехал, стал снимать квартиру. Я парень городской, но с возрастом и рождением детей понял, что мне хорошо на природе. Может быть, это память предков? Тех самых, из Псковской области.
Я знаю, что в России в стародавние времена всегда селились вдоль реки или улицы, большими и малыми сёлами. В Латвии не так – здесь дома находились сами по себе, на заметном расстоянии друг от друга. А мне хотелось иметь свой дом с историей, с корнями. Я нашёл такой в 150-ти километрах от Риги, полностью отремонтировал, кое-что переделал, покрасил в черный цвет с белой отделкой. А недавно перевёз ещё амбар с другого хутора. Ему около ста лет, пришлось его полностью разобрать, пронумеровать каждую деталь и потом собрать на новом месте, как конструктор. Некоторые доски прогнили, и дверь тоже – пришлось поменять. Крыши не было, всё перекошено – он долго стоял под углом. Но он всё равно мне очень нравится. Рядом находился ещё один дом в ужасном состоянии, я его недавно выкупил и тоже привожу в порядок. У меня теперь настоящее подворье, тыквы растут и много чего ещё. Мне очень нравится побыть одному в своей деревне, только я и природа. Это для меня важно. Я тогда хорошо себя чувствую – в тишине, гармонии и порядке.
Я помню это мамино платье! Коричневое с фиолетовым. Мы на фотовыставке в городе Цесис
Каспарс Рога:
Я вырос из абсолютного анархиста. Это началось в школе, из которой меня выгнали, как и Михельсона. Я вообще был не способен учиться в советской системе, с консервативным подходом, я очень быстро терял интерес. До третьего класса ещё тянул, был октябрёнком и барабанил в пионерском оркестре, а потом всё пошло под откос.
Каждый день после уроков я шёл в музыкальную школу, где учился до самого вечера. Я хотел быть гитаристом, но не было учителя, пришлось выбирать – саксофон или барабаны. Я, конечно, сразу сломал барабаны – так колотил, что лопнул пластик. Очень страшно было идти сознаваться, но как-то я выжил. Нагрузка была большая, и родители разрешили мне уйти из музыкальной школы при условии, что я всё равно буду учиться играть на каком-то инструменте. Так я шесть лет проучился на аккордеоне у частного учителя, очень смешно.
В средней школе меня не допустили к экзаменам. Я должен был написать дополнительную контрольную по алгебре, а это было самое трудное для меня, я вообще ничего не понимал. Но я написал. Учительница тогда посмотрела и сказала: «Каспарс, ты написал на три, но теперь ты должен пойти с родителями к завучу и умолять её, чтобы тебя допустили к экзаменам». Тут уже моя гордость взяла верх, я решил, что никому кланяться не буду. Я пришёл домой и с порога заявил родителям: «Всё, меня выгнали из школы». Перед этим, правда, я зашёл в школьный туалет, думал, может, сейчас повеситься тут? Это теперь мы можем посмеяться, а в том возрасте всё серьёзно – ты одиннадцать лет учишься, чтобы получить бумажку, и вдруг всё обрывается.
Именно в этот момент что-то во мне сформировалось, я осознал, что могу делать выбор. Поступить, как мне велят, или остаться верным себе. Это очень важная вещь для каждого человека, очень трудная – быть ответственным за свою жизнь и поступки. Вся система вокруг работает на то, чтобы лишить тебя этого чутья, отобрать волю, осознанность. Я очень хорошо почувствовал это именно в тот день. Я думаю, что все остальные поступки в моей жизни продиктованы именно этим мотивом. Всегда есть выбор, и ты должен быть в сознании, должен иметь смелость принять своё собственное решение.
Дальше оставался лишь жест доброй мести. Мой друг Артурс Скрастыньш, который сейчас знаменитый латышский актёр, посоветовал сделать неожиданный ход и подарить школе картину моего отца. Папа тогда уже был известным художником в городе, его работы висели и в актовом зале школы (Улдис Рога награждён Орденом почёта Елгавы, – прим. авт.).
Я взял папину картину и явился на выпускной, где мне вместо аттестата должны были дать только справку о том, что я прослушал курс. И вот меня вызывают, а я им и говорю: «Аттестата у меня нет, а картина есть – и я дарю её вам». Весь зал аплодировал, ребята смеялись, все училки стояли красные – это был очень красивый ход.
В детстве мне очень повезло, что у моих родителей была дача, буквально в трёх километрах от Елгавы. Я проводил там лето, это мои самые лучшие воспоминания, они дают силу. Рядом была речка, и мы с ребятами каждый день шли рыбачить. А потом ломали удочки, чтобы поиграть в индейцев – из самого тонкого сегмента удочки, если его хорошенько заточить, получалась идеальная стрела для индейского лука! Помню, однажды на даче был семейный праздник, а папин мопед «Рига 22», очень крутой, с двумя скоростями, стоял во дворе на подножке. Я был маленьким, но твердо решил его починить.
Только я залёг под мопед, как мама увидела это в окно и кричит: «Сын, а ну быстро вылезай оттуда, ты сейчас разобьёшься!» Я от этого испуга встрепенулся и – бабац, об выхлопную трубу отбил себе передний зуб. Тысячу раз мне предлагали его восстановить, но я говорю – нет, пусть это останется моей тренд-маркой. Кстати, позднее, когда папа купил себе «Запорожец», он мне отдал тот мопед, и я прилично на нём гонял и падал. Возможно поэтому я спокоен теперь к мотоциклам, что, учитывая мой нрав, к лучшему.
Я хорошо помню себя маленьким. Мне было очень важно, чтобы в новогоднем конфетном наборе был мандарин, поскольку он встречался не всегда, и достать подарок без мандарина было катастрофой! Я вырос с двумя старшими сестрами, и они всегда гнали меня вон, когда к ним приходили парни. Если старшие меня и брали в игру, то я вечно был крайним или подопытным – например пациентом, которому делают операцию. Это всё, конечно, меня закалило в общении с людьми. Однажды бойфренд моей сестры принес к нам домой на сутки видеомагнитофон, что в ту пору было роскошью. Они гоняли все кассеты подряд без перерыва, и я попал на документальный фильм «Лица смерти» – было очень страшно, но я не мог оторваться. Странное такое, неприятное любопытство. Там были показаны казни людей, смерть животных на бойне, шокирующие и жуткие вещи. Мне было лет восемь, и мне кажется, что именно в тот момент во мне стало расти острое переживание за несправедливость в мире, которую мы сами причиняем друг другу и природе. Это чувство до сих пор никуда не ушло.