Конь трогает с места, у меня есть всего секунда, чтобы собраться и вскочить на ноги, пока он не поволок меня за собой.
И вот мы снова в пути.
Глава 8
Не знаю, как долго мы идем сквозь темную холодную ночь, но мне все это кажется бесконечным. Руки онемели, ноги не гнутся от холода, а в спине пульсирует такая боль, что раны, скорее всего, серьезные.
Но Мор, несмотря ни на что, тянет меня за собой.
Поначалу его конь идет не спеша, хотя я не думаю, что это ради сочувствия ко мне. Скорее, мне кажется, всадник решил растянуть мою агонию. Постепенно скакун набирает скорость, пока рысь не переходит в галоп, и он скачет во весь опор.
Некоторое время я держусь. Так-то вот. Несмотря ни на что, я каким-то образом умудряюсь не упасть.
Но разве хоть кто-то, кроме этого подлого бессмертного урода, может бодрствовать вечно?! Недосып, недоедание, холод, раны и усталость – все это валит меня с ног.
Я оступаюсь, падаю как подкошенная на заснеженную дорогу и больше не поднимаюсь. От мощного рывка рука выскакивает из плечевого сустава.
Вот теперь я ору. Теперь я проиграла.
Все тело горит как в огне, от такой боли люди, наверное, сходят с ума.
Я и не знала, что бывает настолько больно. Боже… Боже… Боже, прекрати это, умоляю, прекрати это. Прости меня за то, что я стреляла в Твоего Всадника, только, пожалуйста, пусть он остановится.
Но он не останавливается. Если у Бога и есть милосердие, Он не тратит его на меня.
Меня тащат по снегу, холод обжигает.
Одежда немного защищает, но ненадолго. Очень скоро я голой спиной чувствую дорожный лед, и не знаю, как долго протянется моя агония.
Знаю только одно: хуже мне никогда еще не было.
Я кричу, пока в надсаженном горле не пропадает голос. Руки вот-вот оторвутся от тела. По-другому это закончиться не может. И мне так больно, что лучше бы они уже поскорее оторвались, чтобы я могла спокойно истечь кровью и наконец подохнуть.
Этого не происходит.
Только боль, боль и боль, только сплошная проклятая боль. Я горю, как в огне, хотя огня нет. Я пылаю и умоляю: пожалуйста, остановись, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Глава 9
Я прихожу в себя от сильной пульсирующей боли в плече. Кричу, пока чужие руки освобождают меня от пут, и боль становится чуть слабее.
Мир вокруг расплывается цветными пятнами, мышцы тянет самым мучительным образом. Почему все так болит?
Постепенно пятна начинают обретать очертания, пока не совсем четкие, но я хотя бы понимаю, что вижу лицо. Надо мной склонился ангел, его лицо пока еще расплывается.
Я в раю?
Но, если я в раю, почему я чувствую боль?
Приподнявшись, я нежно глажу ангела по лицу дрожащей рукой. Рука распухла, пальцы посинели, из запястья сочится кровь. Он морщится и отстраняется.
– Я умерла? – спрашиваю я (или мне так кажется), но ангел молчит.
– Останься, не бросай меня, – шепчу я и пытаюсь найти его руку. А найдя, сжимаю ее. – Умоляю.
Нельзя произносить это слово.
Почему мне нельзя было произносить это слово?
Что-то насчет мольбы, но я не могу вспомнить…
Все уносится куда-то, дальше и дальше от меня.
Я сжимаю его руку.
– Останься со мной, – повторяю я.
Но и ангел, и весь остальной мир исчезают.
Открываю глаза и вижу облезлый потолок. На миг мне кажется, что в жизни все нормально, рассудок начисто стер все воспоминания.
Кто-то пожимает мне руку, и я поворачиваю голову, озадаченная. И вижу его.
Не могу сдержать крик.
Нет ничего – ничего – более чудовищного, чем прекрасное лицо Мора, чем обрамляющие это лицо золотые волны волос.
Только когда он выпускает мою руку, как будто обжегся, только тогда я осознаю, что ублюдок держал меня за руку. Еще секунда уходит на то, чтобы я вспомнила, почему это наполняет меня слепой яростью.
Я пытаюсь бежать от всадника. Стрелы в спину. Меня привязывают и заставляют бежать за конем. Падение. Меня волокут. Боль. Смерть.
От этих воспоминаний я ахаю, ловлю ртом воздух, и осознаю весь кошмар ситуации.
– Я… жива.
Это кажется невозможным, учитывая, через что пришлось пройти. Казалось, меня рвут на кусочки.
– Страдание – для живых, – отвечает Мор. Я осматриваю комнату. Это чья-то гостевая спальня – не иначе, Мор занял очередной дом.
Я бессильно роняю руки на ветхую простынку. Он притащил меня в эту комнату и уложил на кровать, и, судя по всему, с тех пор я так здесь и лежу.
Не могу сказать, ужасает меня это или, наоборот, притупляет страх.
Он не дал мне умереть. Он хочет, чтобы я выздоровела…
Только, чтобы снова заставить страдать.
Я сажусь в кровати, прикусив губу, чтобы не вскрикнуть от резкой боли в спине.
– Почему я здесь? – спрашиваю я.
– Я не позволю тебе умереть.
И вновь я не могу понять, что стоит за моим спасением – милосердие или проклятие.
Конечно, это проклятие, дура лопоухая. Он же не для того тебя спас, чтобы за тобой приударить.
– Ты стрелял в меня, потом связал и тащил по снегу, – даже от звука этих слов меня бросает в дрожь.
Синие глаза невозмутимы.
– Да, я это сделал.
Я шевелю плечом – как же ноет сустав!
– У меня была вывихнута рука, – говорю я, вспомнив эту муку.
Мор смотрит на меня долгим, изучающим взглядом (при этом вид у него, скотины, совершенно ангельский), затем кивает.
Я оглядываю себя. Моей рубашки нет, вместо нее чужая – с какой-то толстой тетеньки, носившей старомодные тряпки, судя по жизнерадостному цветочному рисунку.
Кто-то видел меня раздетой. Я кошусь на Мора, который бесстрастно смотрит перед собой.
Возможно, это был он – значит, видел и мою грудь, и все остальное.
Фу. За что мне это?
Я шевелю рукой, чувствую, как что-то давит. Подтянув рукав, вижу, что запястья забинтованы мягкой белой тканью. Я трогаю повязку.
Мор сжалился надо мной?
Я вспоминаю, как жестоко он выдирал из моей спины стрелы.
Это невозможно…
Меня отвлекает ужасная пульсирующая боль в спине. Я сажусь прямее, чтобы снять нагрузку, и чувствую, что в живот впивается ткань.
Приподнимаю рубашку и любуюсь своим торсом, который, как и руки, обмотан многослойной повязкой.
Я провожу по повязке пальцем.
– Кто это сделал?
Мор сидит с совершенно непроницаемым лицом.
– Ты? – спрашиваю я наконец.
И чувствую, как кровь закипает от ужаса и возмущения, и… чего-то еще при мысли о том, как он снимал с меня одежду и лечил меня. Я силюсь представить, как он промывал и обрабатывал раны на моем теле, но понимаю, что не могу. Да и не хочу.
Он поджимает губы.
– Запомни мою доброту.
– Доброту? – не веря своим ушам, переспрашиваю я. – Так ты же сам все это мне и устроил.
И будет делать это снова и снова, и снова, пока окончательно меня не сломает.
Вот дрянь, он не шутил, когда обещал мне страдания.
Верхняя губа Мора подергивается, как будто он удерживается от смеха.
Он встает, нависает надо мной – до чего же высокий.
– Больше не пытайся сбежать, смертная, – предупреждает он и выходит из комнаты.
– Мор! – зову я в тысячный раз.
Замолкаю и прислушиваюсь.
По-прежнему ничего.
Конечно, если бы я попробовала бежать, он бы в две секунды явился и поймал, зато, когда он правда нужен, не дозовешься.
– Мор!
Откуда-то издалека доносится стон, и я моментально остываю.
Здесь есть кто-то еще?
Мои размышления прерываются тяжелыми шагами. Дверь открывается, а за ней Мор собственной персоной, похожий на принца из сказки.
Его взгляд падает на кровать, где я должна быть, и только потом опускается на пол, где я лежу на самом деле.
– Почему ты не в постели, смертная? – спрашивает он подозрительно.
Потому что я мечтаю снова совершить побег.
– Мне нужна помощь, – приходится переступить через гордость, чтобы выдавить эти слова.
Хмуря брови, Мор входит в комнату и закрывает за собой дверь.
– Понимаешь ли ты, что я не имею большого желания делать это, учитывая нашу историю.
Нашу историю. Это звучит так, будто за плечами у нас целая сага.
– Знаю, – бросаю я.
Он ждет продолжения. Но сейчас, когда он здесь и выглядит, как отретушированный портрет парня-модели, я немного нервничаю.