Молчание затягивается, напряжение нарастает, искрится, между нами, электрическими разрядами. Отблески от потрескивающего пламени высвечивают упрямо поджатые полные губы.
Надо признать, что рот у малышки, что надо. Большой, чувственный, и если бы не выдавал слишком много слов в минуту – смело претендовал бы на твердую десятку по шкале сексуальности. Глаза тоже крупные, выразительные. Цвет рассмотреть не успел, но не больно-то и хотелось. Вздорные пигалицы с суицидальными наклонностями – не мой формат женщин. Полоумная, если бы не заметил случайно ее вещи, раскиданные в доме, и не прошел по чужим следам к озеру, лежала бы она сейчас заледеневшей сосулькой на дне.
– Я не видела твою машину, когда подъехала, – с подозрением произносит Снежинка, нарушая тяжелую тишину. Она все еще сомневается, что это ее присутствие – ошибка. А я у себя дома.
– Потому что моей машины здесь нет. Я оставил автомобиль в деревне.
– До деревни не меньше часа пешком.
– А сноубайк на что? – дернув плечом, ухмыляюсь я.
Ближайшую часть трассы в это время постоянно заносит и есть риск застрять в доме надолго. Поэтому снегоход с мощным мотором и гусеничной платформой – единственный надёжный транспорт, на котором можно выбраться отсюда даже после снежной бури. И нет, я не собираюсь давать скидку, на то, что крошка не могла этого знать, отправившись за город в самое снежное время года на своей почти игрушечной машинке.
– Сноубайк я тоже не заметила, – качает головой недоверчивая гостья. Подняв руки, она скручивает в пучок подсохшую копну волос.
– Потому что он в гараже, – отвечаю, тяжело вздохнув, раз пятисотый за последние полчаса.
Развернувшись, прохожу к огромному старому деревянному шкафу с резными створками. Практически подпирающий потолок, немного покосившийся набок, но гордо несущий на свои плечах плотный налет вековой пыли. Ему столько же лет, сколько самому дому. Можно смело назвать уродливого гиганта антикварным семейным наследием. Он уже стоял здесь, когда я только учился ходить, а мой отец рассказывал, что прятался в шкафу от старшего брата, когда был ребёнком.
– Но ты же слышал, как я подъехала? Почему не вышел? Затаился и наблюдал? – засыпает меня вопросами говорливая малышка. Она, случаем, не блондинка? Как-то упустил из внимания этот момент, пока занимался ее спасением.
– Ты меня раскусила, детка. Я – серийный маньяк. Сдаю дом тощим малявкам, не способным оказать физическое сопротивление, прячусь в кустах, дожидаясь, когда они пойдут топиться, а потом жестоко нападаю, вытаскивая, безвольных и обмороженных, из проруби, – выдаю циничный монолог.
– Ни один маньяк не признается в том, что он маньяк. Так что напугать меня у тебя не вышло.
– Я еще не начинал пытаться, – усмехаюсь в ответ. – Не стоит меня провоцировать.
Потрескавшиеся лакированные дверцы скрипят, когда я проворачиваю искривленный ржавый ключик, застрявший в личине. В нос ударяет запах отсыревшего табака и истлевших от времени медицинских книг и журналов. В груди привычно щемит, дышать становится тяжело. Нет страшнее призраков, чем те, что родом из детства. Я много лет сюда не заглядывал. Со дня похорон отца. Это его документальная коллекция, которую он спрятал, когда решил бросить карьеру хирурга и спрятаться в глуши.
– И все-таки не хочу знать, почему ты не вышел, когда я въехала на территорию, – настаивает неугомонная.
– Решила устроить дорос с пристрастием? – отстранённо уточняю я.
Приступ гнева заметно поутих, в отличие от разгулявшейся пурги, зловеще и с упоением завывающей в дымоходе и грохочущей во дворе незапертой дверью сарая.
– Я хочу понять…
– Это мой дом! – обрываю Снежинку на полуслове. – Моя гостиная, моя елка, мой пес, мой халат, и мое гребаное одинокое Рождество.
– Поверь, мне тоже твоя компания малоприятна, – притихшим голосом отзывается малышка.
– Я вообще-то спас тебе жизнь. Могла бы из благодарности отвесить пару грамм женской мудрости, – резонно замечаю я.
На ощупь отыскав на средней полке увесистый фонарик, проверяю его исправность. Тускловат, но лучше, чем ничего. До утра заряда должно хватить. Сунув находку в задний карман джинсов, достаю толстые восковые свечи, все, что имеются в наличии. Выставив на круглый стол в центре гостиной, снова запираю шкаф-долгожитель, хранящий в себе много тяжелых воспоминаний, неисполненных надежд, и похороненных амбиций. Не моих… Свое кладбище ошибок и несбывшихся желаний я ношу при себе.
– Ты столько раз оскорбил меня, что моя мудрость не готова отвешиваться в ответ на беспричинное хамство.
Снежинка никак не желает успокоиться, продолжая назойливо жужжать мне в затылок. Может быть, это такое наказание или очередное подтверждение, что тишина и женщины – понятия несовместимые?
– И снова ошибаешься. Ты вторглась на мою частную территорию, – сдержанно отвечаю я, отпустив градус бешенства до минимальной отметки. – Для хамства причин более чем достаточно.
– Повторяю для глухих: я заплатила за аренду! – взрывается пигалица, чуть ли не выпрыгивая их халата.
Похоже, моя вернувшаяся сдержанность вызывает обратный эффект. Интересно, а она превратится в ведьму, если я перейду к вежливой манере общения?
– Докажи. Документы, чеки. Может быть, договор? Есть что-нибудь, кроме голословных заявлений? – поочередно зажигая свечи, вкрадчиво любопытствую я.
– Все хранится в электронной почте, но сеть вырубило. Я звонила миссис Спаркл, как только приехала, но ее номер не отвечал. Что ни капли не удивительно! Сегодня Рождество. Люди проводят его в кругу семьи …
– Или так как считают нужным, – отрезаю я.
– Что я должна сделать, чтобы ты перестал бросаться на меня, как дикарь? – устало спрашивает Снежинка, отрешенно и измученно наблюдая, как я расставляю свечи по гостиной. – Уйти пешком в деревню и замерзнуть? Зачем тогда вытаскивал из ледяной воды?
– Могу отвезти, – невозмутимо предлагаю я. – До деревни, – добавляю, если она решит, что я рвану в город на ночь глядя. Пусть не обольщается. Все мои благородные порывы закончились на берегу озера.
– В халате?
– Ты приехала совсем без вещей? – иронично уточняю, показывая взглядом на лестницу, ведущую наверх. – Кажется, я видел чемодан в спальне.
– Только не говори, что и спальня твоя.
– Угадала.
– Сумасшедший дом, – матерное ругательство срывается с губ незваной гостьи быстрее, чем она успевает одернуть себя.
– Абсолютная клиника. Я доктор, малышка. Обращайся, если нужна помощь, – в первый раз за время нашего неоднозначного знакомства позволяю себе одобрительный смешок.
– Надеюсь, что не патологоанатом? – спрашивает несчастным тоном.
Я отрицательно качаю головой.
– Психиатр? – а теперь уже в ее глазах неподдельный страх. Забавно.
– Нет, – взрыв невольного смеха удивляет меня не меньше, чем Снежинку. Однако она никак не комментирует приступ моего веселья, а, подавленно вздохнув, переводит взгляд на пламя свечи, которую я только что поставил на столешницу камина.
Задумавшись о своем, девушка не спешит отпрянуть, хотя я нахожусь в непосредственной близости и даже чувствую запах ее духов. Легкий и тонкий аромат: что-то свежее, морозное и такое же колючее, как снежинки, танцующие за пределами дома, разбивающиеся о покрывшиеся инеем стекла. На льду она порхала точно так же. Снежинка и есть!
– А как докажешь, что ты хозяин? В Рождественские праздники оставленные хозяевами дома часто попадают под особое внимание грабителей, – не выдержав и минутного молчания, заговаривает пигалица.
Ее лицо, освещенное желтоватыми бликами, осеняет новая безумная идея, как вывести самозванца на чистую воду. Порывисто вскинув голову, она, наконец, замечает, насколько близко я стою и инстинктивно отступает на шаг назад, старательно избегая взглядом мой голый торс. Думаю, я нравлюсь ей больше, чем она пытается продемонстрировать своей склочной манерой поведения. Пугливый, колючий снежинистый ежик. Я безмятежно улыбаюсь. Вор-домушник – это что-то новенькое. Надо отдать должное малышке – фантазия у нее работает, язык, как помело… подвижные полные губы, глазищи такого же оттенка, как иголки на новогодней елке – рассмотрел спасибо отцовский запасливости на все случаи жизни.