Два часа этого балагана на сцене явно помогли им сблизиться настолько, что после спектакля можно было в ресторан и в постель. А, может, сразу в постель, минуя ресторан – и зависимости от того, жаден или широк душой Серж.
Я вдруг поймала себя на мысли, что хочу знать о нём всё – где живёт, какие у него привычки, что он любит есть по утрам, что смотрит и что читает, и говорит ли он по-французски. Мне показалось, что даже самые некрасивые его привычки и мелочные черты характера не смогли бы вызвать у меня неприязни.
Некрасивая горничная аплодисментов сорвала больше всех. И даже единственный букет жёлтых роз достался ей. Она послала воздушный поцелуй в зал.
Никитин, не снимая руку с плеча Раи, повёл её к выходу. Рая засунула руку в задний карман его джинсов.
Я ей не завидовала. Зависть пустое занятие. Я просто хотела быть в курсе, что у них происходит, поэтому поймала такси и попросила водителя ехать за чёрным джипом, в который Серж посадил Раю. Таксист осуждающе покачал головой, но поехал.
– Это мой начальник, – зачем-то пояснила я.
Таксист включил погромче шансон.
Иногда мне хочется поговорить с незнакомыми людьми. Но они редко отвечают взаимностью. Разве что, если хотят продать мне что-нибудь подороже, но это бывает только на базаре, а хожу я туда очень редко.
– Это мой начальник, он, кажется, собрался переспать с нашей сотрудницей! – перекричала я шансон.
– А тебе-то что? – удивился таксист.
– Я знаю, некрасиво следить. Да, вот такая сволочь.
Таксист усмехнулся и промолчал.
Джип затормозил у дома, который называют таун-хаус. Таксист остановился так, чтобы от подъезда его не было видно.
– Я денег с тебя не возьму, – приглушив музыку, сказал он.
– Почему?
– Следить противно. Ненавижу тех, кто подсматривает и подслушивает.
– Вы тут вообще ни при чём. Это я гадина. Возьмите деньги.
– Брысь отсюда, пока я твоему начальнику не посигналил.
Я вышла, он тронулся, соблюдая все правила конспирации – тихо и со светом одних только габаритов.
Чистоплюй и дурак.
Интересно, если я была бы красоткой, он тоже сказал бы мне – «брысь»?
Я думала, они зашли уже в дом, но они целовались в машине, нежно и целомудренно.
Я стояла на холодном ветру и смотрела издалека.
Французское кино.
Это было красиво.
Лучше, чем дурацкая антреприза.
Потом Серж вышел, открыл Рае дверь и подал руку.
А она подала ногу – с высоким подъёмом, в алой туфле на провокационно остром каблуке.
Он взял этот стилет, снял туфлю, потом другую.
– Ужас, как я ноги натёрла, – засмеялась Рая. – Помаду съел, на пятках мозоли. Ты уверен, что хочешь, чтобы я поднялась к тебе?
– Предлагаешь не торопить события?
– Не знаю. С одной стороны, ужасно хочется быть крутой и незакомплексованной.
– А с другой?
– А с другой, правильней будет включить динамо.
Он зарычал – красиво и театрально изображая разочарование и досаду. Демонстративно бережно надел на неё туфли и, задержав в руке её ногу, спросил:
– У меня дома бутылка "Шато Марго" урожая девяностого года. Может, передумаешь?
– Нет. – Рая выдернула ногу из его рук. – Поехали.
– Обещаю, что не притронусь к тебе.
– Что?! – Рая шлёпнула его по плечу, потом снова и снова, изображая шутливое избиение. – Не притронешься?! Ты сказал, не притронешься?!
Французское кино стало ещё более изысканным, все эти изгибы и линии, слова и движения были достойны того, чтобы их пересматривать снова и снова. Рая открыла вдруг бардачок и достала оттуда пистолет.
– Пах! – сказала она, направив дуло на Сержа и держа палец на спусковом крючке.
– Я же говорил, он игрушечный, – сказал Серж. – Для антуража.
– Представляешь, а у меня дома есть настоящий.
– Откуда? – удивился Серж.
– От бывшего мужа остался. Я спрятала, когда разводились. С паршивой овцы хоть шерсти клок, – вздохнула она.
– Никогда не направляй оружие на человека. Даже если это игрушка. – Серж мягко выкрутил пистолет из руки у Раи и положил его в бардачок.
– А пусти меня за руль, – попросила Рая. – Так хочется порулить…
Он разрешил великодушным жестом, в котором чувствовалась обида за нарушенные вечерние планы.
Она, не выходя из салона, перебралась за руль, и они уехали.
Я поняла, что осталась одна в незнакомом районе с напрочь разряженным телефоном и продрогшая до костей. Петляя и путаясь, я пошла туда, где слышался шум трассы и светили огни – чтобы поймать такси.
Видимо, я срезала путь, потому что первое, что увидела на дороге – это чёрный джип. Он мчался на большой скорости, стремительно приближаясь к оживлённому перекрёстку, где горел красный светофор. По пешеходному переходу шёл парень. Было темно, но отчего-то я отчётливо разглядела на нём очки и красную толстовку с принтом "Be Happy". На парне были наушники, он не смотрел по сторонам и шёл неторопливо – как ходят пешеходы, уверенные, что соблюдение дорожных правил гарантирует им абсолютную безопасность.
– Осторожнее! – крикнула я то ли парню, то ли чёрному джипу.
Послышался глухой удар, парень подлетел вверх.
Я зажмурилась – никогда на моих глазах не сбивали пешеходов. Мысль, что в этот момент душа отделяется от тела, а тело приземляется на асфальт уже мёртвым, показалась настолько ужасной, что я чуть не сорвалась с места, чтобы убежать. Если бы не подвели ноги, которые стали ватными, я бы, наверное, так и сделала.
Но пришлось открыть глаза.
Парень в красной толстовке лежал в нескольких метрах от перехода, как сломанная и выброшенная за ненадобностью кукла. Кроссовки валялись далеко от него – одна на газоне, другая на встречной полосе.
Джип, немного притормозив, стал набирать скорость.
Мои герои из французского фильма решили удрать.
Другие машины тоже ехали мимо и тоже, как мне показалось, заметив сбитого парня, ускорялись.
Я была единственная, кто должен был к нему подойти.
Почему мироздание ткнуло в меня своим пальцем?
Терпеть, кстати, не могу это слово – мироздание. Оно такое острое и угрожающее, им заменяют слово Бог, когда не хотят или боятся его упоминать.
Я подбежала к парню, под головой у него медленно расплывалось чёрное пятно крови.
Что нужно было делать?
Я не знала.
Телефон был разряжен.
– Эй, – я дотронулась до его плеча. – Не помирай, а? У меня было такое кино… И вдруг ты со своими наушниками… Всё испортил.
– Очки… – простонал парень. – Найдите мои очки, я ничего не вижу без них.
– Сейчас, – я стала ползать по асфальту и искать между шныряющих мимо машин очки, и только тут до меня дошло – парень жив, и надо его спасать, а то точно помрёт.
Недалеко светилась вывеска кафе "Дикий Запад". Я бросилась туда – за помощью, за телефонной связью, за стаканом воды, потому что во рту пересохло.
III
– Кипятка подлей, – попросила Вера и придвинула ко мне чашку с заваркой на дне.
Да, у меня есть подружка.
Вернее, соседка.
А в общем – и то и другое, потому что совмещать подружку с соседкой очень удобно.
Вера математик. Работает в институте математики, пишет диссертацию.
Муж Веры тоже математик. Он то бросает Веру, то возвращается к ней. Сегодня вот опять бросил, поэтому Вера пришла ко мне, ей одной тошно.
– Кажется, я беременна, – сообщила Вера без малейшей нотки трагизма в голосе.
– Ты всегда так говоришь, когда Генка уходит.
– Да Генка здесь ни при чём, – отмахнулась Вера.
– Здрасьте, приехали, – удивилась я. – А кто при чём?
– Я в том смысле, что мне без разницы, вернётся он или нет, всё равно не буду рожать. У меня на носу защита, какой ребёнок?
– Дело хозяйское.
– Слушай, давай я тебя накрашу. И причёску сделаю. Вот увидишь – сразу кто-нибудь клюнет.
– Вер, это запретная тема, ты, что, забыла?
– Ой, ладно, ладно, всё, больше не буду. Просто, ну, надо же уже как-то социализироваться…
– Я уже социализировалась сегодня, спасибо.
– Ну-ка, ну-ка! – Вера подула на чай. – Расскажи, интересно.
– У меня на глазах парня сбили.
– Да ты что! Кто?
– Не знаю. Неизвестная машина. Сбила и уехала.
– А ты?
– А я "Скорую" вызвала и всё такое.