– И все-таки это странно. – Килька растянулась на койке, задрав ноги на спинку, чтобы не задеть головой разглаженную подушку. – Мальчишки говорят, он радостный ходил последние дни. Будто что-то задумал.
– Вот таких радостных и находят потом в сектах.
– Я так и сказала. Говорят, не его случай.
– Ой, им-то откуда знать! Чужая душа потемки.
– Не в этом дело. Он слишком осторожный был, понимаешь? Мальчик с картинки из учебника по выживанию: «Сто рецептов супа из березовой коры и сто один способ не попасться маньяку».
– Вот такие и попадаются первыми!
Я опять уткнулась в книгу. В понедельник семинар по инглишу, и с меня спросят вдвойне, потому что преподаватель мой дед. Ничего, я смирилась.
– А все-таки что-то тут нечисто, – не унималась Килька.
Я старательно не отвлекалась: «come, came, come».
– Когда пропадает человек, остается след, – Килька разгорячилась и трещала уже на повышенных тонах. – Хоть пост во «ВКонтактике», хоть бабка, видевшая из окна, как тебя затаскивали в машину…
«Cost, cost, cost».
Вдох, выдох, вдох.
Мало кто поверит, но я убеждена: немалую часть проблем в этой жизни можно решить с помощью дыхательных упражнений.
– Ну хоть тело находят! – взвизгнула Килька прямо мне в ухо. Она успела вскочить и нависнуть надо мной как строгая училка. – Ты отмалчиваешься, будто тебе все равно.
Kill! Kill! Kill!
Хочу жить одна.
Вдох, раз-два, выдох.
Насилие не наш метод. А то мне может понравиться.
Я поймала Кильку за руку и стала подстраиваться к ее дыханию. Неправильно, знаю. Я не волшебник, я только учусь, я делаю как мне удобнее. Пульс у Кильки выстукивал так, будто она по лестнице бежала. И ладонь потная. Нравился ей, что ли, этот пропавший? Похоже на то…
– Ир, ты чего?
Я уставилась сквозь Кильку и стала изо всех сил представлять себе нашу столовку, стойку с булочками: песочные кольца, посыпанные орешками, лежат на подносе красивой пирамидкой… Когда у самой слюнки потекли, спросила:
– Печеньку хочешь?
– Да ну тебя! – Килька выдернула руку и стала рассеянно тереть висок.
Я все представляла, как надкусываю такое «колечко» и орешки хрустят на зубах. На форменную рубашку обязательно сыплется песочное тесто, без этого никак. Входя в образ, я даже стряхнула с себя воображаемые крошки, и на Кильку это подействовало:
– Зубрилка ты бессердечная, вот ты кто! Пойду, что ли, правда на камбуз сбегаю, чем с тобой тут… Тебе что-нибудь принести?
Я только дернула плечом и уткнулась в книжку.
* * *
– Спускайся!
Приказы не обсуждаются. Хотя приказы деда мне уже порядком надоели. Четырнадцать лет я прекрасно жила без него, так получилось. Но минувшим летом выяснилось, что кроме матери, сестры и тетки с дядькой у меня есть еще дед. Он возник на горизонте, и все изменилось. Я переехала к нему в Питер, поступила в училище и… Да много чего! Дело не в этом. Дело в том, что он зовет к себе на выходные, а мне нельзя.
Нет, наверняка ночью мне будет легче, если он будет рядом. Спокойнее точно будет. Но нельзя, я это давно поняла. Дед – это праздник. Все праздники кончаются, и тогда наступают будни, когда ты должна справляться сама. А я еще очень плохо справляюсь сама. Дед этого не понимает.
…И еще он приказывает. Он всегда приказывает. Это кого хочешь взбесит.
Вдох, раз-два, выдох.
Гнев плохой советчик. Сто сорок пять умножить на двести тринадцать… Тридцать тысяч восемьсот восемьдесят пять.
Хотелось, минуты три хотелось рявкнуть «Фиг тебе!» и вцепиться руками в стол, чтобы никуда не увели. Но надо быть умнее.
Я захлопнула учебник и приготовилась отвечать.
Вдох, раз-два, выдох.
Я представляла море, корабль и себя на борту. Я заступаю на вахту, может быть первую в жизни, и немного волнуюсь. Я прошу вахтенного помощника: «Разрешите стать на руль!» – «Становитесь!» – отвечает он почему-то голосом биологички из моей московской школы. Я проверяю, горят ли сигнальные огни на бортах, чтобы корабль было видно в темноте, потому что уже смеркается, и подхожу к рулевому матросу. Сперва я долго пытаю его про гирокомпас, магнитный компас, градусы… Он подробно докладывает. Наверное, мы оба несем чушь, потому что в училище мы все это еще не проходили, а у рулевого матроса совершенно ошалевшее лицо моего дядьки, оставшегося в Зеленограде. Вытаращив глаза, дядька рапортует: «Курс по какому-то компасу сколько-то градусов сдал!» Я принимаю курс и, прежде чем стать на руль, смотрю в небо, где уже видна полная луна. Встаю. Дожидаюсь, пока уйдет матрос-дядька, которого я сменила… И бегу к шлюпкам, оставив вахту! Или так за борт прыгаю – еще лучше…А потому что боюсь быть одна в тяжелые ночи! Спасибо дедушке, вырастил неженку!
Моя воображаемая луна ушла за облака, и корабль пропал вместе с морем. Вместо всего этого я увидела широченный офицерский ремень с огромной пряжкой. У деда вроде такого не было, но выглядел ремень весьма доходчиво. Прямо над ним возвышалась угрюмая дедова физиономия:
– По правому борту зеленые огни, по левому – красные, двоечница!
Я аж глаза открыла. Ну как с ним ладить?!
…А вахта, кстати, длится четыре, ну шесть часов. Как я сменяться-то буду, красивая, а? Этак придет мне на смену матрос и умрет обалдевшим. Значит, придется хитрить, гипнозить, подделывать графики, чтобы в полнолуние меня ставили на вахту только днем. Осталось 2682 дня. Не хочу больше об этом думать! Собачья жизнь!
За окном рябила серая река. На столе передо мной так и лежал раскрытый учебник с неправильными глаголами. Я бросила его в сумку, добавила зубную щетку и всякую дребедень, какая могла понадобиться в выходные, и спустилась во двор.
Машина деда стояла далеко за воротами. Он считал непедагогичным подвозить меня на глазах у всех.
Во дворе я наткнулась на Кильку. Она шла с камбуза, жуя, и прижимала к себе здоровенный пакет с песочными «кольцами».
– Куда столько?
– Захошелось ошень…
По моим прикидкам, в пакете было штук двадцать «колец». Лопнет Килька, и я буду виновата. Должно быть, я накосячила в тот момент, когда представила эти «кольца» на подносе горочкой. Вот такую горочку Килька и сгребла на глазах у изумленной публики. М-да. Кому-то еще работать и работать.
– Ты домой собираешься?
Килька кивнула, не переставая жевать. Потом помахала мне, да и пошла дальше в общажный корпус. Мне было паршиво на это смотреть, как на всякую свою ошибку. Хорошо хоть Килька не знала. Надеюсь, она забудет этот эпизод. В противном случае будет долго гадать, что это на нее тогда нашло, не подозревая, что стала жертвой гипнотизера-недоучки.
27 сентября (вечер)
Из открытого окна тянуло вечерней сыростью. Той, какая бывает лишь в больших городах: с привкусом пыли, бензина и опавшей листвы. Дождь кончился. Я сидела на кухонном столе, чтобы видеть и двор, и подъезд, и наслаждалась пятницей. За окном стучал мяч и с плеском рассекалась вода в луже под колесами проезжающих машин.
Я слушала. Дворовые футболисты играли, не жалея легких. Самому старшему было под сорок, и он пыхтел так, что у меня у самой сбивалось дыхание. Так нельзя. Дыхательные упражнения – наше все.
Вдох, раз-два, выдох.
…У того футболиста еще порвался носок, и края дырки больно резали торчащий большой палец. Мяч отобрали юркие старшеклассники, и старичок выругался. Кажется, все-таки вслух… Вдох. Ему еще молока купить надо и не забыть переслать – не поняла кому. Выдох. Пить хочется.
Перед моим мысленным взором тут же встала дедова кружка с горячим чаем и еще не залитый кипятком пакетик китайской лапши. Дед! Ну не сейчас, дед!
Вот удивительное дело: чтобы услышать его мысленный приказ, мне не нужны ни дыхательные упражнения, ни подстройки-настройки! Когда я хочу поймать мысли кого-нибудь незнакомого за окном, приходится битый час сидеть и настраиваться, – и не факт, что получится. Иногда мне удается выловить обрывки чьих-то мыслей, летающие в эфире, даже не знаю чьих, потому что носителей не видно. Я это так и называю: вечерняя радиопередача. А с дедом все четко, как в армии: он послал сигнал – я поймала. Это, конечно, здорово, но…