Взвизгнула моя Тварь, тяжело и хрипло взвыл дед. Он опять потянулся как собака. И мне тоже захотелось. Почему нет? Лес оглушал звуками и запахами. По шоссе пронесся одинокий автобус. Дед развернулся и побежал в чащу, я только поспевала за его седым хвостом.
Здесь было сыро, и низкие ветки хлестали по морде, но это все мелочи. Такие моменты искупают многое: носиться ночью по лесу, расшвыривая ногами грязь и старые листья – бесценно. Мы выскочили из чащи на маленькую полянку к ручью, и я на радостях плюхнулась прямо в воду. Тварь этого терпеть не может – но кто ее спрашивал?! Когда поблизости нет мяса, она сговорчивая, почти как собака. Я плескалась в ледяной воде, а дед стоял на берегу и смотрел на меня ошалевшими глазами.
– Много ли надо подростку?
– Да всего ничего: весь мир и холодной воды в ухо, чтобы не сбрендить от счастья!
– А пару коньков?
– Не, гитару хочу.
Его Тварь улыбалась до ушей и даже помахивала хвостом. Со стороны было странно смотреть на себе подобного: не так много я их видела, не привыкла еще. Я и к себе-то привыкнуть не могу.
Тварь в отражении ручья была со мной согласна. Я вылезла, отряхиваясь, на меня, мокрую, тут же налетел ветер. Прохладно. Осень все-таки. Я задрала нос, втягивая принесенные ветром запахи. Мясо!
Тот автобус, что проехал несколько минут назад, встал в паре километров от нас. Вот оттуда-то и вышла Чокнутая!
Я ее сразу так назвала, как будто прозвище принесло вместе с запахом. Девчонка, как я. С батоном под мышкой и в тряпочных кедах, совсем не для осеннего леса. Вышла – и почесала куда-то по просеке. Ночь. Лес. Чокнутая с батоном. До ближайшего населенного пункта не знаю сколько, но пешком точно далеко. И куда ее понесло, спрашивается?! И откуда принесло? Кеды эти дурацкие, не для похода в лес она их надевала. Она как будто бежала от чего-то или от кого-то. Так вот вышла за хлебом где-нибудь на окраине города – и опа: что-то случилось, что пришлось бежать, вскочив в автобус.
Тварь насторожила уши. Нет. Чокнутая шла спокойно, даже задумавшись, так не бегут. Странно, что она не обгрызла батон. Я бы обгрызла. Да все странно: куда ее несет ночью?!
– Ирина!
Я не успела среагировать, как оказалась снова в ручье. С головой. Хлебнула, вылезла, кашляя, грязная вода противно свербила в носу.
– Извини. Там Чокнутая.
– Ты уже готова была броситься за ней. Нельзя так, Ирина.
– Извини. Я просто…
– …хотела проводить?
– Правда глупо. Но как же она?
– Забудь. В этом лесу кроме нас нападать некому. Выйдет к утру куда ей надо.
– Как ты думаешь, что у нее случилось?
– Не наше дело.
Чокнутая между тем шла себе через лес. Не в нашу сторону, иначе дед давно бы утащил меня прочь. Она шла мимо, в паре километров от нас, чавкая по грязи уже мокрыми кедами. Ритмично так чавкала. Не бежала, не брела, шла ровным ускоренным шагом человека, который знает, куда идет.
Тварь занервничала, и мне пришлось нырнуть уже самой, чтобы вымыть из ноздрей мясной запах.
– Самой не надоело купаться? – Дед лежал на берегу и нюхал исподтишка упавшую сосновую веточку. Мне никогда не помогало. Хвоя только для людей сильно пахнет. А для Твари это ничто по сравнению с мясным запахом. – Я не для того тебя в лес вывозил, чтобы ты нашла здесь одну-единственную Чокнутую и гонялась за ней до утра.
– Извини.
Я наконец почувствовала, что вода в ручье ледяная – осень, в конце концов, ночь, лес. Холод пробирал до спинного мозга, и течение противно било в морду. Я нырнула еще разок, чтобы Тварь задержала дыхание, выскочила одним прыжком и рванула в противоположную от Чокнутой сторону.
Бесполезно, знаю. Если ветер дует от нее ко мне, Тварь будет слышать запах еще очень долго, я не успею убежать. Зато она хотя бы не видит добычу, а значит, ее всегда можно отвлечь.
Дед бежал за мной, громко хрустя сухими ветками. Я все ждала, что он продолжит ворчать или, наоборот, скажет что-то одобрительное, типа «Храбрая девочка, убежала», но он бежал молча, пока я не влетела в какую-то непролазную чащу. Даже запуталась в низких ветках. Зато здесь было безветренно. Я исподтишка потянула носом и еле услышала удаляющийся запах Чокнутой. Дед прав: кроме нас тут на нее некому нападать.
– Успокоилась?
– Почти.
– Почти не считается. Залепи ноздри смолой.
– А уши – воском.
– Я не шучу.
– Вот это и обидно.
Я выпуталась наконец из веток и почти на пузе поползла дальше в чащу. Как утром выбираться будем, меня не волновало. Мне надо было оставаться в безветрии.
Дед не возражал. Мы продирались сквозь лес, а я все-таки водила носом: невозможно не слушать запахи, если тебе это дано. Я слышала, что Чокнутая еще идет, даже поняла куда: в паре километров от леса все-таки был какой-то населенный пункт. Очень скудно населенный, поэтому я заметила его не сразу. Какая-нибудь богом забытая деревня с двумя бабками. Что ж, хотя бы ясно, куда Чокнутую несет среди ночи.
– Не надоело?
– Нет, здесь безветренно, хоть и непролазно.
– Я не про то. Не думай о белой обезьяне.
– А ты не подслушивай!
– Я твой дед!
– Это не характеризует тебя с лучшей стороны!
В человеческом теле он бы дал мне затрещину, а тогда цапнул за хвост. Я скакнула вперед и выскочила на поляну.
В клочке неба над деревьями торчала полная луна. Она освещала грязь под ногами и белую шубу деда. Ветер хлынул в ноздри, зашумели ветки, зашуршали опавшие листья, и я услышала этот запах. Нет, Чокнутая там тоже была, но я не о ней.
Падаль.
Запах был тонкий, какой-то приглушенный, будто присыпанный землей. Днем они обычно там и обретаются – в своих могилах, но так глубоко под землей я не слышу. Да и не день сейчас. Чокнутую я слышала прекрасно: она шла себе через лес, Падаль была дальше. Дальше и глубже. Не под землей, не под водой, а как будто в коконе из земли. Они Падаль, им воздуха не надо. Но как?
– Ты опять за свое?!
– Слушай!
Дед уселся рядом и тоже задрал нос. Как назло, ветер тут же стих, и запах пропал вместе с ним, как не было.
– И что?
– То самое. Ветер стих – и пропало.
Мы сели на поляне задрав морды и ждали нового порыва ветра так долго, что я успела замерзнуть.
– Уверена?
– Нет.
– Они близко к твоей Чокнутой?
– Тоже нет.
– Тогда пошли. Ежели что – не пропустим. Сами нас найдут.
Он был прав, и это было сомнительное утешение. Найдут, еще как найдут! Я снова вспомнила минувшее лето и нашу стычку с Падалью. Кажется, она будет мне сниться всю оставшуюся жизнь, но дело даже не в этом. Я просто помню, просто знаю, просто боюсь услышать знакомый запах, вот и вынюхиваю его повсюду. Просто помешалась уже. И в тот раз опять понадеялась, что мне кажется.
Падали в ту ночь я больше не слышала. Крутила носом так и этак, специально выбирая ветреные места – нет. Я хотела верить, что мне показалось, и почти поверила.
И все равно гонялась до утра за этим фантомным запахом, наплевав на дедово ворчание. Хотя, мне кажется, он был только рад, что Твари отвлеклись от запаха Чокнутой и переключились на поиски врага, пусть и напрасные. Про Чокнутую я вспомнила только под утро, и то случайно. Она все время лезла в ноздри, эта Чокнутая, я уже пропускала ее запах мимо головы, но под утро она наконец вошла в тот населенный пункт. Я это заметила и успокоилась. Наверное, зря.
Октябрь
Уже давно лунный месяц не казался мне таким долгим. Днем и ночью я листала в телефоне криминальные новости и сведения о пропавших, обновляя страницы каждые пять минут. Мне не давал покоя тот запах. Показалось или нет, тогда я сама не могла толком этого понять и, конечно, хотела верить, что показалось. Листала новости, чтобы убедить себя, и от этого становилось только хуже. Люди пропадают и будут пропадать – этого не изменишь. Но мне тогда казалось, что это моя вина. Что это мы с дедом той ночью упустили Падаль.
Хотя среди убийств не было ничего похожего на ее работу. После Падали остаются тела без видимых повреждений, да так, что никто не может понять, от чего человек умер. Такое попало бы в новости, но нет. Людей в новостях убивали люди: нож, огнестрел, ничего необычного. Но вот пропавших без следа было слишком много.