Я скучаю по родителям. Скучаю по дому. Скучаю по свежему, чистому запаху маминой буфетной. Как же мне хотелось бы сейчас поговорить с отцом, прогуляться с ним по лесу, помочь выкопать колодец, сложить сухой кладкой стену или собрать разбежавшееся стадо. Хотелось бы отправиться в Уинтерфоллз и сыграть что-нибудь друзьям. У меня нет никакого желания петь свои баллады, явившись к далекому двору, битком набитому незнакомыми людьми. Я не хочу уезжать так далеко. Я скучаю по брату. Мне очень хотелось бы, чтобы он сейчас оказался рядом, сказал мне, что я дурак, и что, в конечном счете, мы все, в целости и сохранности, вернемся домой.
7. Ливаун
Чем быстрее мы доберемся до Брефны, тем больше у нас будет шансов вовремя отыскать арфу. Но если ехать слишком быстро, это может привлечь внимание. По вечерам, чаще всего, мы будем останавливаться на постоялых дворах и давать концерты в обмен на еду, кров и надежную конюшню для лошадей. Если кому-то из зрителей захочется дать нам немного мелочи, что же, тем лучше. В Брефне лорд Кора позаботится о том, чтобы нас наняли до того, как к королевскому двору явится множество гостей.
Проделать весь путь на одних и тех же лошадях невозможно. Когда я спрашиваю об этом Арку, он отвечает, что у нас в разных местах есть проверенные ребята, которые обеспечат нас свежими лошадьми, не задавая вопросов. Он не объясняет, кто эти люди, но я догадываюсь, что они так или иначе связаны с Лебяжьим островом. Это наводит меня на мысль о том, как далеко простирается влияние острова, и как ему удается хранить свои операции в тайне. С учетом того, что у нас будут лошади, когда мы доберемся до Брефны, выполнить задание нужно будет за один лунный цикл. Это немного.
Долгих проводов нам не устраивают. Брида дает нам с Брокком последние наставления, Арку проверяет наши сумки, мы седлаем коней и грузим пожитки. Пора отправляться в путь. Еще рано; Иллан с Дау уехали, когда едва забрезжил рассвет. Когда мы покидаем лагерь, поля окутывает холодный туман. Брокк угрюмо молчит. Арку настоял на том, чтобы арфу привязали к лошади, везущей пожитки, и брату это не нравится – инструмент для него словно ребенок, поэтому он хотел везти ее сам, за спиной. Но миссией руководит Арку, и его слово для нас закон.
– Опусти юбку, Кира, – ворчит Арку, когда мы ближе к полудню подъезжаем к поселку, – так ехать неприлично.
На мой взгляд, у меня вполне нормальный вид, несмотря на заткнутый за пояс подол, потому что под платьем у меня брюки. Но я все же опускаю его, насколько это позволяет езда верхом.
– Простите, дядюшка.
Я старательно изображаю раскаяние, и Брокк, который едет следом за мной, пренебрежительно фыркает.
– Не вижу ничего смешного, Донал!
– Я мог бы сочинить об этом песню, – отвечает тот. – О танцующей девушке. Которая, по настоянию публики, приподнимает юбку, демонстрирует сначала лодыжки, затем икры, а потом все выше и выше. Ее будут принимать на ура в бражных залах, вам не кажется?
После утренней скачки настроение у него явно улучшилось.
– Мужчинам такое точно понравится, – говорю я.
Представляю себе эту сцену во всех подробностях. Шумная публика будет побуждать меня иллюстрировать песнь соответствующими движениями.
– А почему девушка в твоей песне не переворачивает столы у всех на глазах? Может, у нее под юбкой спрятано смертельное оружие, которое она использует, чтобы отнимать у них последние деньги. Или, как вариант, когда она поднимает до определенного уровня юбку, выясняется, что она вовсе не женщина, а… что-то другое.
– Мужчина? – спрашивает Арку.
– Нет, лучше какая-нибудь сверхъестественная нелюдь. К примеру, со щупальцами, или мохнатыми ногами.
– Обольстительная девушка может замаскироваться под старую каргу, – что-то в голосе Брокка подсказывает мне, что он уже сочиняет стихи, – отвратительная внешность которой отбивает охоту еще раз взглянуть на ее ножки. Хотя бы на какое-то время.
– Мне больше нравятся щупальца, – говорю я, – а то старуха, притворившаяся девушкой, и так присутствует во многих сказках. Хотя решать, конечно, тебе. Ты споешь песню, а я подыграю тебе на свирели. Так никто не подумает, что я должна сопровождать слова действием.
Пока мы едем, Брокк целыми днями бормочет про себя стихи и мурлычет обрывки мелодий, сочиняя что-то новое. Он заканчивает песню о юбке и заставляет меня выучить мелодию и слова.
– Так, на всякий случай, – говорит он.
– На какой еще случай? Я уже говорила тебе, что не собираюсь ничего такого исполнять.
– А если у меня заболит горло? Тогда петь придется тебе.
– Тогда мы сыграем что-нибудь другое.
– Вот увидишь, эта песенка станет популярной, дай срок. Публика будет грохотать кулаками по столам. Слава побежит впереди нас, и к нам то и дело будут обращаться с просьбой ее исполнить.
– Это-то меня и беспокоит, – говорю я, – орава мужиков, которые ведут себя, как петухи в сарае.
Когда мы выступали перед публикой дома, никто не выкрикивал похотливых замечаний и не бросал на меня неприличных взглядов. А если кто такое и делал, то только чужой и, в любом случае, нечасто. Всем, кто меня знает, и лично, и по моей репутации, известно, что со мной лучше не связываться. Мало того, что я и сама вполне могу дать сдачи, так в реальной жизни у меня есть еще и собственный дядюшка Арт в образе отца: мастера Грима – настоящего колосса, сильного даже в том, что скрыто от глаз. Но здесь его нет. Его нет рядом, чтобы преподать урок каждому, кто оскорбит меня. Мы в пути, я выступаю в роли Киры, которая даже верхом ездит в платье и распускает по плечам волосы. И мне от этого неуютно.
– А обо мне вы забыли? – вмешивается Арку. – Я тоже могу петь. Что же до всяких задир, то мне в свое время приходилось таких усмирять. Главное здесь – не забыть сделать вдох перед тем, как переходить к действию. Если начнется потасовка, то в ее гуще лучше оказаться мне, а не вам.
Я уже собираюсь пообещать держаться подальше от неприятностей, но вовремя замолкаю. Обещания имеют обыкновение возвращаться к тебе и кусать.
8. Дау
Двенадцатый день пути от Лебяжьего острова ко двору Брефны. Мы с Илланом едем по извилистому проселку, день угасает, переходя в долгие летние сумерки. Лошади устали. В конце перехода нас ожидает дом друзей. Этих коней мы оставим у них, а они дадут нам свежих. Интересно, а как этим друзьям, до которых от Лебяжьего острова столько дней пути, доставляют сообщения? Наверное, в материковом лагере острова есть почтовые голуби. Но если так, то их надежно прячут.
Иллан пока не разрешил мне разговаривать. Я должен всю дорогу молчать, исключение составляют лишь перешептывания, когда мы одни. Я всеми силами стараюсь с этим мириться; дисциплина – неотъемлемая часть похода любого воина, и мне нужно демонстрировать способность строго ее придерживаться.
Мы подъезжаем, и к нам с лаем бросается крупная, темного окраса собака. Мы пытаемся обуздать перепуганных лошадей. Я молча спешиваюсь и кладу ладонь на шею коня, чтобы успокоить его. Собака останавливается на расстоянии прыжка от меня и по-прежнему заливается лаем. Она выглядит так, словно готова меня сожрать, но это всего лишь сторожевой пес, делающий то, что положено. Я не смотрю ему в глаза, отводя взгляд в сторону. И принимаю самую небрежную позу, на какую только способен.
Она – это грозное создание сука – тут же успокаивается. Кони перестают бить копытами, прясть ушами и закатывать глаза. Дальше ехать нельзя, потому что собака, немного отступив, стоит теперь посреди дороги, широко расставив все четыре лапы. А когда кто-то из нас пытается хоть немного пошевелиться, из ее пасти вырывается утробный рык.
– Ее лай должны были услышать, – шепчет Иллан, – а раз так, то вот-вот подойдут.