Ничего хорошего не будет, подумал Бреннан, если сказать ей правду. Наверняка подумает, что он пытается все скрыть.
— Возможно.
— Тогда, думаю, я смогу тебя простить, — сказала она тоном, в котором не было ни капли прощения. Медленно собрала карты, отдавая дань уважения их стоимости и древности, аккуратно положила на многоногий столик у дивана. Томно потянулась, и ее соски заколыхались, выделяясь на невидимой плоти, тепло и упругость которой были хорошо знакомы Бреннану.
— Я тебе кое-что принес, — примирительным тоном сказал он. — Не информацию, но то, что тебе понравится не меньше.
Присев на край дивана, он сунул руку в карман джинсовой куртки и достал небольшой конверт без надписей. Отдал Кристалис. Она потянулась за конвертом, и ее невидимое, но теплое и мягкое бедро коснулось Бреннана и легло поверх его бедра.
— Это «Пенни Блэк», — сказал он, когда она поднесла полупрозрачный конверт к лампе. — Первая в мире почтовая марка. Негашеная, в идеальном состоянии. Поэтому, скорее, редкая, чем очень дорогая. С репродукцией портрета королевы Виктории.
— Очень хорошо, — ответила она, снова загадочно улыбаясь. — Даже спрашивать не буду, откуда ты ее взял.
В ответ Бреннан улыбнулся и промолчал. Он понимал, что она прекрасно знает, откуда у него марка. Он попросил ее у Тени, когда они просматривали коллекцию редких марок, которую она стащила у Кина, из того же сейфа, где лежал дневник, в День Дикой Карты. Тень огорчилась, что Бреннан не нашел того, что искал, в том бесценном дневнике, и с радостью отдала ему марку, когда он ее попросил.
— Ну, надеюсь, тебе она понравится, — сказал Бреннан, вставая и потягиваясь. Кристалис положила конверт поверх колоды карт. У него выдался тяжелый день, он устал. Бреннан подошел к столику у огромной кровати Кристалис и взял в руку графин ирландского виски, который она держала специально для него. Посмотрел и нахмурился. Поставил обратно. Сел обратно на диван, рядом с Кристалис.
Та двинулась к нему и мягко накрыла его тело своим. Бреннан ощутил густой и сексуальный запах ее духов, поглядел, как кровь пульсирует в сонной артерии.
— Не передумал насчет выпивки? — тихо спросила она.
— Графин почти пустой.
Слегка отодвинулась, глядя в его глаза, в которых застыл вопрос.
— Ты пьешь только «Амаретто».
Это было утверждение, не вопрос. Кристалис кивнула.
Бреннан вздохнул.
— Когда я только повстречался с тобой, мне нужна была только информация. Я не хотел, чтобы между нами что-то было. Ты сама все начала. Если хочешь, чтобы это продолжалось и имело какое-то значение, я хочу быть единственным, кто делит с тобой ложе. Уж так я устроен. Только так я могу принадлежать другому.
Кристалис несколько секунд глядела на него прежде, чем ответить.
— С кем еще я сплю, не твое дело, — наконец протянула она с британским акцентом, фальшивым, насколько знал Бреннан, хорошо разбираясь в языках.
— Тогда я лучше пойду, — сказал он, кивая и вставая.
— Подожди, — сказала она, тоже встав. Они долго глядели друг на друга, и она наконец заговорила примирительным тоном: — По крайней мере, выпей. Спущусь, налью в графин. Ты выпьешь, и мы… мы поговорим.
Бреннан устал, и у него не было в Джокертауне другого места, где он мог бы остаться.
— Хорошо, — тихо сказал он. Кристалис укуталась в шелковое кимоно, расписанное струями дыма в виде силуэтов скачущих во весь опор лошадей, и оставила его, наградив улыбкой, скорее, смущенной, чем загадочной.
Бреннан принялся расхаживать по комнате, глядя на свое отражение во множестве антикварных зеркал, украшавших стены спальни Кристалис.