Кажется, встречала его во дворе.
– По правде говоря, совершенно не ожидал увидеть вас здесь. Удивили. Вы здесь работаете?
– Как видите.
Марина объявляет, что сейчас каждый желающий с помощью специалиста сможет вылепить себе изделие любой желаемой формы.
– Извините, Стас… нислав, мне нужно работать, – говорю я и поворачиваюсь к потенциальным гончарам-любителям, пристроив улыбку на лицо.
Первым желающим оказывается брат Станислава, который с энтузиазмом карабкается на табурет. Приступаю к процессу. Брата по очереди сменяет вся ребячья компания; после детей, восторженно и осторожно держащих горшочки и кувшинчики, изготовленные своими руками, на табуретку взбирается полнокровный мужчина в годах. С такими особенно трудно: при неуверенности движений, они все же пытаются тянуть одеяло, то есть глину, на себя. Наконец Марина командной рукой завершает представление и ведет экскурсантов дальше, к керамическим каминам, которые недавно начали изготавливать в нашей мастерской. Группа удаляется, а передо мной остается стоять пресловутый Станислав. Вопросительно смотрю на него:
– Хотите приобщиться?
– Если можно, да.
Он дожидался, когда все удалятся на безопасное расстояние? Что этому мальчику нужно?
– Ну что ж, садитесь.
– Мне правда, интересно, – оправдывается Станислав.
– Не сомневаюсь… надевайте фартук.
Станислав облачается в фартук, забирается на табурет, я подаю ему кусок глины и показываю, с чего начинать.
– Лепите шар и бросайте на круг, нужно попасть в центр. Все время смачивайте руки водой.
– Знаете, всегда мечтал сесть за гончарный круг.
Надо же, всегда мечтал…
Станислав лепит шар и довольно ловко прилаживает его на нужное место, я включаю привод.
– Сейчас попробуем вылепить конус, вы будете лепить, а я вас направлю.
Он неловко хватается за кусок глины, круг быстро вращается, глина мнется, деформируется под его руками. Беру его руки в свои и начинаю направлять движение.
– Как у вас ловко получается, – говорит он. – У вас такие сильные руки… для женщины.
– Но я же скульптор и гончар по профессии. Какую форму вы бы хотели?
– В смысле?
– В смысле, какую форму вы бы хотели придать вашему изделию: цилиндр, горшок, чаша?
– Давайте… горшок…
Круг вращается, вода сочится по податливой синеватой поверхности глины, которая под нашими руками почти мгновенно меняет форму: конус обретает округлости и узкое горло, руки Станислава поддаются движениям моих рук. Прядка волос падает ему на глаза, но он не может откинуть ее. Еще несколько вращений, и горшочек готов. Подаю Станиславу стек:
– Нанесите узор, потом обожжем ваш горшочек, и через пару дней получите его.
– Спасибо. Вы отлично работаете.
– Стараюсь, – скромно говорю я. – Вымойте руки.
Включаю кран и подаю ему полотенце. Тем временем экскурсия возвращается, Марина произносит прощальную речь во славу гончаров и гончарного искусства, желающие отправляются выбирать покупки, белобрысый брат Станислава с горшочком, который он аккуратно держит на ладони, ожидая, когда тот подсохнет, подходит к нам.
– Стас, прикольно здесь, да? Ты тоже слепил? Классно!
– Да, классно, – подтверждает Станислав и смотрит на меня. – Кстати, познакомься, это наша соседка, Дина…
– Просто Дина, – ответствую я.
– Соседка? Правда? Прикольно… А меня зовут Влад.
– Владислав, – улыбаясь, поясняет старший брат. – Поздний ребенок. Пойдем, Влад, мы еще собирались с тобой в бильярдную.
– Давай свой горшок, – говорю я. – Сделаем обжиг, он будет красивым и водонепроницаемым.
– Правда? – восхищается Влад и отдает горшочек.
Мы прощаемся, Станислав жмет мне руку, как старому приятелю:
– Значит, сегодня вечером?
– Что сегодня вечером? – изумленно спрашиваю я.
– Зайду по поводу обожженных горшков.
– Почему сегодня?
– Ну… чтобы узнать.
– Хорошо, сегодня, так сегодня, – зачем-то соглашаюсь я.
* * *
Мне снится Стас… он, который лежит рядом, снится упорно и нахально. Жарко и хочется пить. Открываю глаза и тотчас зажмуриваюсь – солнечные лучи льются из приоткрытого окна, за которым жизнерадостно распевают неведомые птицы. Стас прижимает меня к себе, как будто можно прижать еще теснее, лежа на столь узкой кровати, и шепчет в волосы:
– Доброе утро рыжим…
– Доброе утро поэтам, – отвечаю я.
– Злато заревом искрится, загораясь золотисто – звуков солнечных монисто в волосах, звеня, струится… – шепчет он, щекоча мне ухо губами, а чувства словами. – Как спалось?
– А ты не знаешь?
Он хмыкает и приступает к активно-ленивым действиям, от которых я мгновенно слабею и телом и духом.
Мы не услышали, как раскрылась дверь, и возмущенное «Что здесь происходит? Это что же вы себе позволяете в моем доме?» настигает нас неожиданно и резко. В животе спиралью заструился холодок, словно при падении с высоты. Стас дергается, оборачивается, и я вижу хозяйку дома, полнотелую громкоголосую даму средних лет, а поодаль, у дверей, женщину с чемоданом и маленькую девочку, которая испуганно смотрит на нас. Хозяйка разражается пылкой речью по поводу моего непристойного поведения и нравов молодежи вообще, а я смотрю на девочку и думаю, почему мать не выведет ее из комнаты.
– Позвольте, мадам… – обрывает хозяйку Стас, – Может быть, вы выйдите, а потом мы спокойно обсудим создавшееся положение?
– Я тебе не мадам, ты, развратный наглец! Я сейчас вызову милицию!
– В таком случае, лучше уж полицию нравов, – парирует Стас, а я желаю провалиться, исчезнуть, улетучиться.
«Полиция нравов» вызывает у прежде вполне доброжелательной хозяйки новый взрыв возмущения оскорблением, нанесенным добродетели и святости ее дома.
– Стас, – шепчу я, – не спорь… не надо, прошу тебя…
– Да выйдите же вы из комнаты, в конце концов! – взрывается он.
Женщина с девочкой исчезают за дверью, хозяйка, бросив в мою сторону: «чтоб ноги твоей в моем доме не было», выходит, хлопнув дверью.
Вот так все и закончилось, почти так же как и началось: нежданно и быстро, оборвавшись на недопетой, недотянутой ноте. Мы слишком увлеклись, презрев реальный мир, и он жестко отплатил за невнимание к себе, больно ударив оземь.
* * *
«Позднее зажигание, – крутятся в голове слова, уже добрых пять минут, как крутятся. – Позднее зажигание».
Двери за экскурсантами закрылись, в мастерской наступает тишина, а я почему-то слышу стук своего сердца. Снова бухает дверь, это возвращается Марина, бежит в цех обжига, где сейчас орудует Андрей.
– Отработали, Дина Николаевна? – улыбается мне на ходу.
Бросаю ответную улыбку и согласно киваю, думая о своем. Позднее зажигание – это внезапное волнение, прилетевшее невесть откуда, когда я вдруг подумала, что несколько минут назад практически обнимала Станислава. Но таким же образом, здесь, за гончарным кругом, я обняла уже не один десяток мужчин, с чего это вдруг накатило нездоровое возбуждение? Проснулись и взыграли гормоны? С какой стати этот тип будоражит мое воображение? Может быть, из-за ощущения некой опасности, связанной с его похожестью на того парня из банка? Странного совпадения имён? Череды наших случайных, ничем не объяснимых встреч? Его молодости? Потянуло на молодых мужиков? Так сказать, седина в бороду… то есть…куда?
Обуреваемая этими тяжкими думами, выбираюсь со своего рабочего места, выставляю на стеллаж для сушки результаты сегодняшней деятельности: высокие конусовидные чашки и два цилиндрической формы чайника с короткими лукавыми носиками, которые мне ужасно нравятся. А еще мне, черт побери, нравятся глаза Станислава: кажется, они серые, и он очень симпатично щурит их. Но зачем они мне нравятся?
«Он старше Николы всего на восемь лет, – напоминаю себе. – И возможно, явится сегодня вечером».
Стащив фартук, мою руки, переодеваюсь и решаю отправиться к отцу.
Папа как всегда встречает вопросом, обедала ли я, и тут же, не дожидаясь ответа и нещадно хромая, тащит меня на кухню.