Он взял кресло без приглашения, сел рядом с теткой и окинул глазами ее дурно выбранное платье с видом насмешливого восхищения.
– Превосходно! – сказал он со всею благовоспитанною беззастенчивостью. – Как удачно выбран этот яркий цвет!
– Что вам угодно? – спросила леди Лидиард, ни мало не смягченная комплиментом.
– Мне угодно было засвидетельствовать мое уважение милой тетушке, – отвечал Феликс, совершенно нечувствительный к неласковому приему и совершенно удобно поместившийся в широком кресле.
Нет надобности описывать портрет Феликса Свитсэра – фигура его слишком хорошо известна в обществе. Небольшого роста юркий человек, с блестящими беспокойными глазами, длинными седеющими волосами, падающими кудрями на плечи, с неслышною походкой и вкрадчивыми манерами, неизвестных лет, с неисчислимыми талантами и неограниченною популярностью – он известен всем и принят везде. С какою благодарностью принимает он ласковое внимание восхищенного света, как щедро отплачивает за это внимание! Всякий человек, которого он знает – «превосходный человек», всякая женщина, которую видит – «нежная красавица». Какие пикники устраивает он на берегах Темзы в летнее время! Как старается во время игры в вист, получая заслуженный небольшой доход от нее! Каким несравненным актером является он на всевозможных светских спектаклях (не исключая и брачных)! Вы никогда не читали повести мистера Свитсэра, набросанной в промежутках между теплыми ваннами на германских водах? В таком случае вы не имеете понятия, что такое блестящий вымысел. От никогда не написал второй повести. Он делает все, но делает только однажды. Один романс – отчаяние профессиональных композиторов. Одна картина, только чтобы показать, как легко джентльмен может овладеть искусством и потом бросить его. Поистине всесторонний человек, со всеми приятностями и талантами, постоянно сверкающими на концах его пальцев. Если эти скромные страницы не достигнут никакой другой цели, они окажут, по крайней мере, ту услугу лицам, не принадлежащим к высшему кругу, что познакомят их с мистером Феликсом Свитсэром. Его приятное общество оживляет рассказ, и читатель и писатель (пользуясь отраженным светом) лучше понимают друг друга, благодаря мистеру Свитсэру.
– Теперь, – сказала леди Лидиард, – когда вы, наконец, вернулись, что вы можете рассказать о себе? Разумеется, были за границей? Где?
– По большей части в Париже, милая тетушка, – единственном месте где можно жить, по той простой причине, что французы – единственный народ, который умеет взять от жизни как можно больше. Но в Англии есть родные и друзья, приходится время от времени возвращаться в Лондон…
– Когда проживешь в Париже все деньги, – добавила леди Лидиард. – Вы это хотели сказать, не правда ли?
– Что за блестящее существо! – воскликнул он. – Чего бы я ни дал за вашу быстроту ума! Да, в Париже проживешь деньги, как вы говорите. Клубы, биржа, скачки: попытаешь счастья и здесь, и там, и везде. Выигрываешь и проигрываешь, теряешь и получаешь и никогда не можешь пожаловаться на скуку, – он остановился, улыбка его исчезла, и он посмотрел вопросительно на леди Лидиард. – Как прекрасна должна быть ваша жизнь, – сказал он. – Вечный вопрос, тревожащий ваших ближних: «Где достать денег?» никогда не произносился вашими устами. Завидная женщина! – он опять остановился, удивленный и смущенный на этот раз. – Что случилось, милая тетушка? Вы как будто страдаете от какой-нибудь болезни.
– Я страдаю от вашего разговора, – отвечала леди Лидиард резко. – Деньги именно теперь мое больное место, – продолжала она, устремив пристальный взгляд на племянника, чтобы видеть, какое действие произведут на него ее слова. – Сегодня утром я истратила пятьсот фунтов одним росчерком пера. И не более недели тому назад поддалась искушению пополнить мою картинную галерею, – при этих словах она взглянула на противоположный конец комнаты, завешанный портьерой малинового бархата. – Я содрогаюсь при мысли, чего стоила мне покупка одной картины. Ландшафт Хоббемы[2], Национальная Галерея явилась моим соперником при покупке. Но что за беда! – добавила она, утешая себя, по обыкновению, расчетами на будущее. – Картина продастся после моей смерти дороже, чем я за нее заплатила, это меня успокаивает! – Она опять взглянула на Феликса, на лице ее появилась злорадная улыбка. – Что-нибудь случилось с вашею часовою цепочкой? – спросила она.
Феликс, рассеянно игравший своею цепочкой, вздрогнул, как будто слова тетки внезапно разбудили его. Пока леди Лидиард говорила, обычная живость мало-помалу оставляла его, он смотрел так серьезно и таким стариком, что ближайший друг едва ли бы мог узнать его. Пробужденный от задумчивости внезапно обращенным к нему вопросом, он, казалось, искал в уме первый попавшийся предлог, чтоб оправдать свое молчание.
– Я раздумывал, – начал он, – отчего мне недостает чего-то, когда я осматриваю эту прекрасную комнату, чего-то привычного, знаете ли, что я рассчитывал непременно встретить здесь.
– Томми? – подсказала леди Лидиард, продолжая не без злорадства наблюдать за племянником.
– Именно его! – воскликнул Феликс, найдя оправдание и снова оживляясь. – Почему я не слышу позади себя его ворчанья, почему не чувствую его зубов в моих панталонах?
Улыбка сбежала с лица леди Лидиард. Тон, принятый племянником в разговоре об ее любимой собаке, был в высшей степени непочтителен. Она ясно дала ему понять, что не одобряет его. Феликс, нечувствительный к подобным молчаливым упрекам, продолжал:
– Милый маленький Томми! Такой приятный толстячок и такой адский нрав! Не могу сказать люблю я его или ненавижу. Где же он?
– Болен, в постели, – отвечала леди Лидиард с важностью, которая изумила даже Феликса. – Я хотела поговорить с вами о Томми. Вы знаете всех на свете. Не знаете ли хорошего собачьего доктора? Я не довольна тем, к которому обращалась до сих пор.
– Доктор по профессии? – спросил Феликс.
– Да.
– Все шарлатаны, милая тетушка. Видите ли, чем хуже собаке, тем больше ему удастся получить. Я могу указать вам настоящего человека – джентльмена. Знает относительно лошадей и собак больше, чем все ветеринарные врачи вместе. Мы вчера ехали с ним вместе на пароходе через Канал. Вы, конечно, знаете его имя? Младший сын лорда Ротерфилда, Алфред Гардиман.
– Владелец конского завода, воспитывающий знаменитых скаковых лошадей? – воскликнула леди Лидиард. – Любезнейший Феликс, как могу я решиться беспокоить такое известное лицо для моей собаки?
Феликс залился своим веселым смехом.
– Никогда еще скромность не бывала более неуместна. Гардиман умирает от желания представиться вам, миледи. Он, как и всякий другой, слышал о великолепном убранстве вашего дома и жаждет осмотреть его. Он живет здесь близехонько, в Пелл-Мелле. Если он дома, то будет здесь через пять минут. Может быть, лучше прежде мне взглянуть на собаку?
Леди Лидиард покачала головой.
– Изабелла говорит, что лучше ее не беспокоить, – отвечала она. – Изабелла понимает ее лучше всех.
Феликс поднял свои подвижные брови с выражением любопытства и удивления.
– Кто такая Изабелла?
Леди Лидиард была недовольна собою, что неосторожно упомянула имя Изабеллы в присутствии племянника. Феликс был не такой человек, которого она желала бы посвящать в домашние дела.
– Изабелла прибавилась в моем доме после того, как вы были здесь в последний раз, – кратко ответила она.
– Молода и хороша? – спросил Феликс. – А! Вы смотрите серьезно и не отвечаете. Конечно, молода и хороша. Что мне посмотреть прежде: прибавление к вашему дому или прибавление вашей картинной галереи? Вы смотрите на картинную галерею. Это ваш ответ. – Он встал и пошел по направлению к арке, разделявшей комнату, но остановился при первых шагах. – Красивая девушка – большая ответственность, – сказал он с видом насмешливой серьезности. – Знаете ли, я не удивлюсь, если Изабелла будет стоить вам впоследствии больше Хоббемы. Кто это в дверях?