Но дело было не только в этом. Сейчас я чувствовал обиду, очень сильную боль, которой еще было куда расти. Подумал о темной спальне Робин, а потом об отце и записке, которую он оказался неспособен дописать до конца. Да, еще как минимум денек требовался абсолютно всем.
– Кстати, как там папа?
– А-а, его ничего не берет. Сам знаешь.
– С некоторых пор не знаю, – произнес я, но Джейми не обратил на эти слова внимания. – Схожу-ка прогуляюсь к реке, а потом двину обратно в город. Скажи папе: жаль, что я его не застал.
– Передавай привет Грейс, – сказал он.
– Она что, там?
– Каждый день. В одно и то же время.
Я уже не раз вспоминал про Грейс, но даже еще меньше представлял, с какого боку к ней подступиться, чем в случае со всеми остальными. Ей было всего два годика, когда они остались вдвоем с Долфом, и она по-прежнему оставалась ребенком, когда я уехал – слишком юной для хоть каких-то серьезных объяснений. Тринадцать лет я был большей частью ее мира, а когда оставил ее совсем одну, это больше напоминало предательство. Все мои письма приходили назад нераспечатанными. Со временем я перестал посылать их вообще.
– Как она? – спросил я, пытаясь не выдать, насколько важен для меня ответ.
Джейми покачал головой:
– Натуральный вождь краснокожих, иначе и не скажешь, но она ведь и всегда такой была. В колледж не собирается, судя по всему. Подрабатывает по мелочи, в основном тут, на ферме, живет чем бог послал.
– Она счастлива?
– А как иначе-то? Самая, брат, горячая штучка в нашем округе и его окрестностях!
– Да ну?
– Блин, да я сам ее имел! – Он подмигнул мне, не замечая, как близок к тому, чтобы получить в рожу. Я строго сказал себе, что Джейми не имел в виду ничего такого. Всего лишь его обычные понты. Просто он уже забыл, как сильно я любил Грейс. Как всегда стремился защитить от всего на свете.
Он явно не пытался что-то затеять.
– Рад был повидаться, Джейми. – Я хлопнул рукой по твердому бугру его плеча. – Я скучал по тебе.
Мой брат сложил пополам свою массивную тушу, забираясь в пикап.
– Да завтрашнего вечера! – бросил он, и машина двинулась в сторону полей, подскакивая на ухабах.
С крыльца я успел заметить его руку, которую он свесил из бокового окошка. А потом помахал ею, и я понял, что Джейми наблюдает за мной в зеркало заднего вида. Ступив на лужайку, я смотрел ему вслед, пока он окончательно не скрылся из виду. А потом стал спускаться по склону.
Мы с Грейс всегда были близки. Может, дело было в той минуте, когда я держал ее на руках, ревущую во все горло, а мой отец вбивал Долфа в землю за то, что тот проворонил ее исчезновение. Или в долгом пути пешком обратно к дому, когда мои слова наконец утихомирили ее. Может, дело было в улыбке, которой она тогда одарила меня, или в том, как отчаянно цеплялась мне за шею, когда я попытался опустить ее на землю. В чем бы ни было дело, нас связали невидимые узы; и я с гордостью наблюдал, как Грейс захватывает жизнь на участке Долфа в собственные руки. Было так, словно падение в реку как-то отметило ее, поскольку страх был ей совершенно неведом. Уже в пять лет она могла до посинения бултыхаться в реке, в семь – скакать верхом без седла. В десять уже запросто управлялась с жеребцом моего отца – здоровенным, злобным зверем, который пугал всех, кроме моего старика. Я научил ее стрелять и ловить рыбу. Она каталась со мной на тракторе, умоляла пустить ее за руль одного из хозяйственных грузовиков и радостно визжала, когда я ей это разрешил. Она была дикой по своей натуре и частенько возвращалась из школы с кровью на мордашке и рассказами про какого-то мальчишку, который ее здорово разозлил.
Во многих смыслах я скучал по ней больше всего.
Спускаясь по узкой тропке к реке, еще задолго до того, как добраться до воды, я услышал музыку. Она слушала Элвиса Костелло[13].
Мостки причала были футов в тридцать длиной – палец, щекочущий пузо реки посередине ее плавной излучины, загибающейся к югу. Грейс была на самом их конце – поджарая коричневая фигурка в самом крошечном белом купальнике, какой я когда-либо видел. Она сидела на краю мостков, придерживая ногой борт темно-синего каноэ и разговаривая с женщиной, сидящей в нем. Я нерешительно остановился под деревом, не зная, стоит ли встревать в разговор.
У женщины в каноэ были седые волосы, круглое личико и худощавые руки. В бледно-желтой рубашке она казалась очень загорелой. У меня на глазах она похлопала Грейс по руке и сказала что-то, чего я не расслышал. А потом коротко махнула, и Грейс толкнула ногой, отправляя каноэ на простор реки. Женщина окунула в воду весло, удерживая нос лодки против течения, и произнесла какие-то последние слова своей юной собеседнице, а потом подняла взгляд и заметила меня. Прекратила грести, и течение стало сносить ее вниз. Очень пристально пригляделась, разок кивнула, и тут у меня на миг возникло чувство, будто я вижу перед собой призрак – что-то до жути знакомое.
Она направила каноэ вверх по течению, а Грейс опять улеглась животом на твердые белые доски. Охватившее меня чувство было таким ярким, что я наблюдал за женщиной в каноэ, пока она не скрылась за поворотом реки. А потом спустился к мосткам, нарочито громко топая по настилу.
– Отвали, Джейми. Я не стану с тобой купаться. Я не стану с тобой встречаться. Я не стану с тобой спать, ни при каких обстоятельствах. Если хочешь поглазеть на меня, вали обратно к своему телескопу на третьем этаже!
– Это не Джейми, – произнес я.
Она перекатилась на бок, опустила темные очки пониже на нос и показала мне глаза. Они были голубыми и пронзительными.
– Привет, Грейс.
Она отказалась улыбнуться и надвинула очки обратно, прикрывая глаза. Перекатилась на живот, потянулась к радиоприемнику и выключила его. Ее подбородок утвердился на сцепленных в замок руках, а взгляд нацелился на катящуюся перед ней воду.
– Я должна вскочить и немедленно заключить тебя в объятия? – спросила Грейс.
– Пока что никто такого не делал.
– Не разжалобишь.
– Ты ни разу не ответила на мои письма.
– К черту все твои письма, Адам! Ты был всем, что у меня было, и ты свалил! На этом вся история и кончается.
– Прости, Грейс. Если это что-то для тебя значит, то я очень сильно горевал, когда оставил тебя одну.
– Уходи, Адам.
– Но я уже здесь.
Ее голос зазвучал более пронзительно:
– Кто еще заботился обо мне? Только не твоя мачеха! Не Мириам и не Джейми! По крайней мере, пока у меня не появились титьки! Только два постоянно занятых старика, которые ни черта не понимали в воспитании маленьких девочек! Всё в мире перепуталось, когда ты уехал, и ты оставил меня одну разбираться с этим. Со всем этим. С этим говенным миром. Засунь свои письма знаешь куда?
Ее слова буквально убивали меня.
– Меня обвиняли в убийстве. Мой собственный отец дал мне ногой под зад. Я не мог тут оставаться.
– Все равно.
– Грейс…
– Намажь мне спину лосьоном, Адам.
– Я не…
– Просто намажь.
Я присел на колено рядом с ней. Лосьон в бутылочке, давно жарящейся на солнце, был горячим и пах бананами. Грейс лежала прямо подо мной – вытянувшаяся всем своим упругим, коричневым телом, к которому я теперь не мог иметь никакого отношения. Я помедлил, и она загнула руку за спину, расстегивая верх купальника. Бретельки упали по бокам, и на миг перед тем, как она опять улеглась на живот, передо мной промелькнула одна из ее грудей. Когда она опять плотно прижалась к доскам, я недвижимо застыл на коленях, совершенно выбитый из колеи. Дело было в том, как она держалась, во внезапной женщине в ней и четком понимании того, что ту Грейс, которую некогда знал, я потерял навсегда.
– Только не затягивай на весь день, – велела она.
Я принялся натирать ей спину лосьоном, но выходило плохо. Не мог заставить себя смотреть на ее мягкие изгибы, на длинные, слегка раздвинутые ноги. Так что больше смотрел на реку, и если мы с ней видели одно и то же, то могли и не ведать об этом. Не было слов, подходящих для этого момента.