– Не помню.
Машина для меня – транспортное средство. Все, что мне нужно, – более или менее нейтральный цвет и вместительный багажник.
– Двести пятнадцать, – сказал мальчик.
Он свое дело знал.
Я уже собрался снова полезть в салон с детским креслом, как появилась женщина:
– Вот ты где, Фабиан!
Она как будто испускала какое-то сияние. Сильный загар подчеркивал длинные ноги, короткие шорты, белые зубы и небесно-голубые глаза.
– Ему нравятся машины, – сообщила она.
– Я уже это понял.
– Мне нравится «БМВ», – уточнил Фабиан.
Женщина, которая, видимо, была его матерью, рассмеялась и протянула руку с длинными розовыми ногтями.
– Значит, это вы переехали? Ноль-восемь[3], как я слышала?
Ноль-восемь? Неужели еще так говорят? У меня нет ни одного знакомого, у кого остался бы стационарный телефон, скоро телефонные коды станут такой же древностью, как вращающиеся диски и бакелитовые трубки.
– Ну да, но… – промямлил я и вытер ладонь о шорты, чтобы поздороваться. – Микки.
– Меня зовут Жаклин. Мы с Фабианом живем в пятнадцатом доме.
Она показала на дом, к которому вела подъездная дорожка, между плитками которой пробивались сорняки, а метровый забор не мешало бы покрасить. На фасаде висела подкова, китайский колокольчик и серебряные цифры: единица и слегка покосившаяся пятерка.
Металлический номер на нашем доме я уже открутил. Так потребовала Бьянка. Она согласилась жить в тринадцатом доме только при условии, что я сразу же уберу со стены табличку с этим несчастливым числом.
– Надеюсь, вам здесь понравится, – произнесла наша новая соседка. – У вас ведь тоже есть дети, да?
Я кивнул. По моему лбу катились капли пота, футболка прилипла к подмышкам.
– Белле только что исполнилось три, а Вильяму шесть.
Фабиан и его мама переглянулись.
– Нам надо идти, – сказала Жаклин, кивнув мальчику. – Увидимся!
Она шла быстрыми шагами, Фабиан семенил рядом, стараясь не отставать. У ворот своего дома она остановилась, оглянулась и посмотрела на меня. Я улыбнулся в ответ.
Потом установил наконец кресло на место и сразу пошел в дом, чтобы рассказать о соседях Бьянке.
– Жаклин Селандер? Бывшая модель. Она жила в США.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
Бьянка склонила голову набок и показалась мне точно такой же, какой была восемь лет назад, когда меня сразили ее веснушки и ямочки на щеках.
– Из интернета, любимый.
– Ты проверяла соседей?
Она рассмеялась:
– А ты как думал? Уехать за шестьдесят миль[4] и не выяснить, кто живет рядом?!
Разумеется. Я поцеловал ее в шею.
– Что ты еще выяснила, Лисбет Саландер?[5]
– Не много. Пожилую пару из двенадцатого номера зовут Оке и Гун-Бритт. Похоже, типичные представители поколения сороковых. Гун-Бритт любит танцевальную музыку, вместо фотографии у нее в профиле «Фейсбука» цветок. Оке вроде бы в социальных сетях нет.
– Ясно.
Я всегда жил в многоквартирных домах и никогда не понимал необходимости знать, кто твои соседи, но Бьянка была уверена, что в районе с отдельными коттеджами все обстоит иначе. Здесь не удастся избежать общения с соседями.
– Я нашла пару фотографий Жаклин Селандер. Она, кажется, больше времени прожила за границей, чем в Швеции. Живет, судя по всему, одна, то есть с сыном, в доме номер пятнадцать.
– А в четырнадцатом кто? – спросил я.
– Некий Ула Нильсон, мой ровесник. Ведет, судя по всему, замкнутый образ жизни. Но… – Она сделала небольшую паузу и округлила глаза, показывая, что обнаружила нечто сенсационное. – Он есть в Криминальном реестре.
– Что? Он преступник?
Ведь в реестр попадают только преступники?
– Не факт, – ответила Бьянка. – Но его судили за применение насилия.
– Ты читала приговор?
– Естественно. Нам ведь жить среди этих людей. Ты, любимый, дитя бетона. И не представляешь, как все устроено в таких местах.
– Нам надо было купить дом в Лапландии, – улыбнулся я.
– Я была бы не против. Если бы не дикий холод в тех местах.
Я вздохнул. Как это похоже на Бьянку, вечно она без необходимости перестраховывается, безопасность для нее как наркотик. Хотя сейчас, конечно, основания для беспокойства есть – мы же оказались в совершенно новом месте и ни одну собаку здесь не знаем.
Нам пришлось переехать по нескольким причинам, и я обязан поддерживать хороший настрой. Это мой долг перед Бьянкой. И детьми.
Сконе[6] – наш новый старт. И нам его ничто не испортит, во всяком случае – не соседи.
– Все будет хорошо, – сказала Бьянка и накрыла ладонью мою руку. – Я не хотела тебя пугать. Горластая улица, тринадцать. Разве может здесь что-нибудь пойти не так?
3. Mикаэль
После катастрофы
Пятница, 13 октября 2017 года
Развернувшись, «скорая» выезжает на «большую» дорогу, и сразу же снова включается сирена.
Я стою в оглушающей тишине посреди гигантской пропасти, в которой исчезают время и пространство. Сирена унесла с собой все звуки и свет, небо стало черным. Все остановилось. Единственное, что я вижу, – взгляды соседей, опустошенные страхом, который вот-вот обратится в панику.
– Мама! Мама!
Из калитки выбегают Белла и Вильям, без обуви, только в носках. Я наклоняюсь обнять детей.
– Что случилось? – спрашивает Вильям. – Где мама?
Все переворачивается. Я не знаю, за что хвататься.
– Маму сбила машина.
– Что?
Белла отчаянно плачет.
– Ее повезли в больницу, – говорю я и прижимаю к себе сына и дочь.
В груди что-то рвется, я не могу дышать. На общем дворе стоят окаменев Жаклин и Фабиан, они в шоке. К ним подбегает Ула.
– Мама… – всхлипывает Белла. – Я не хочу, чтобы мама умерла.
– Она же не умрет, да, папа? – спрашивает Вильям.
Я чувствую их страх всем своим телом. Этого не может быть.
– А куда она поехала?
– Ей надо было в супермаркет, – говорит Вильям, – минут на десять. Я пообещал присмотреть за Беллой.
– Я думал, вы уже там были!
– Да, но мама забыла фету.
Я встаю, мир вокруг шатается. Держу детей за руки и иду как слепой.
– Мы поедем за «скорой».
Ключи от «вольво» у меня в кармане.
– Вы же не возьмете с собой детей? – произносит Жаклин.
Лучше бы она молчала. Это она сбила Бьянку. Я не могу ее видеть.
– Оставьте их здесь, – подхватывает Ула и уже собирается взять Беллу за руку, но я отталкиваю детей от него:
– Ни за что!
На лице Беллы гримаса плача.
– Мы тоже поедем, – говорит Вильям.
Я не могу решить. Я был на станции скорой помощи в Лунде. Не всякий взрослый такое выдержит, и уж точно не ребенок.
– Я вас люблю, – шепчу я, наклонившись к детям. – Но вам, наверное, лучше подождать дома.
Я разрываюсь между желанием, чтобы они были рядом и я мог их успокоить, и пониманием, что для них лучше остаться и никуда не ездить.
– Я позвоню Гун-Бритт, – говорю я. – Они с Оке пока побудут с вами. А я скоро вернусь.
– Хорошо, – отвечает Вильям и берет сестру за руку.
– Мама тоже вернется? – тревожно спрашивает Белла.
Я обнимаю их и пытаюсь успокоить.
Когда я сажусь в машину, ко мне подходит Жаклин. Ее движения замедленны. Она моргает, сглатывает, подносит руку ко рту.
– Я… я… это произошло так быстро. Она просто появилась из ниоткуда.
Мне нечего сказать. Я закрываю дверь и включаю двигатель. Когда машина трогается, Уле приходится отойти в сторону. Я разворачиваюсь, и из зеркала заднего вида на меня смотрят растерянные лица детей. Они машут мне; машина, миновав живую изгородь из туи, выезжает на «большую» дорогу.
Я нажимаю на газ.
Руки дрожат, колени подпрыгивают. Вижу только асфальт впереди, чуть дальше все словно стерто. В голове страшная картина. Закрытые глаза Бьянки, посиневшие губы, опухшие раны и ссадины.
Склонившись к рулю, выезжаю на трассу. Отчаянно сигналю «фиату», который собирался перестроиться в мою полосу, когда я со свистом проносился мимо. Вынимаю мобильник и набираю Гун-Бритт. Каким-то странным образом мне удается объяснить, что случилось. Телефон замолкает.
– Алло? Вы слышите?
– Подождите, – говорит Гун-Бритт и зовет Оке. Видимо, она прикрыла телефон рукой, слышно как издалека. Говорит, что она «так и знала».