Когда змий, ползущий по траве, выманивает сердца наши из блаженного сада, то пусть и возвратит змий, но уже вознесенный от земли.
Сей уже змий не так, как в Данииловой книге идол Вил сей, напротив того, снаружи прах, но внутри твердая медь и сила живого Бога, плотским приодетая прахом. Сей змий воплощенная есть премудрость Божия, беседующая нашими словами, но ведущая от земли на небо, да избавит нас от ползущих змиев. К ней Михея говорит: «Восстань и изломай их, дочь Сиона, ибо рога твои положу железные, и ногти твои положу медные, и сотрешь людей многих». Сей змий есть Христос, слово Божие, священная Библия. «Я (вопиет) свет миру…» «Я пастырь добрый…» «Тот сотрет…»
Если имеешь уши, послушай, как чудно сей змий свистит: «Плоть ничто же…»
Что слаще сей благой вести сердцу христианскому? А сего-то змия благовестив приточник[2] дает знать: «Страшное слово сердце мужа праведного смущает, весть же благая веселит его».
Сей есть столб облачный, изводящий Израиля из осязающей тьмы в нетленное вечного, сей лежит на падение и на восстание, сей змий с преподобным будет преподобный, говоря к ним: «Сын, если премудро будет сердце твое, возвеселишь и мое сердце». Таков один вознесет змия, как написано: «Змия возьмут (вознесут)».
Презирать мудрых советы – значит самому себе зажигать факел. Для беспрепятственного путешествия нет важнее, то есть полезнее и величественнее, как узнать самого себя и сыскать в нашем пепле погребенную искру Божества, отсюда рождается благословенное оное царство владеть собою, иметь мощь и на стремлениях душевных всех тигров лютейших, как на везущих колесницу львах, ехать.
Всех наук семена внутри человека скрываются, тут их источник утаен, а кто видит его? Сей есть один родник неисчерпаемый всему благу и блаженству нашему, он сам есть оное блаженство, беспричинное начало, безначальная причина, в которой и от которой все, а она сама от самой себя и всегда с собою есть и будет. Посему и вечна, всегда и по всему одна и одинаковая, разумевшаяся и содержащая. Сия высочайшая причина всеобщим именем именуется Бог, свойственного имени ей нет.
Сие блаженство премудрые люди уже в древнейших веках нашли и наслаждались оным, а нам заветом своим неоцененное то сокровище оставили в наследие. Завет тот – суть книги их и ворота к счастию. «Премудрость и мысль блага во вратах премудрых». «У ворот сильных приедет, в воротах же города дерзая говорит…» «Мудрые жены создали дома». О сих-то книгах пишется: «Страшно место сие: не есть се дом Божий и сии врата небесные».
«Ешь мед, сын, ибо благ есть, да насладится гортань твоя, и уразумеешь премудрость душою твоею». «Если бо обретешь оную, будет добра кончина твоя, и упование тебя не оставит». «Сия книга повелений Божиих и закон сущий вовек». «Все держащиеся ее в жизнь войдут, оставившие же ее умрут». В сих премудростию созданных домах блаженный Лот пирует и упивается с дочерьми своими, в сих упился и Ной; там пирует и братия с Иосифом. «Пили же и упилися с ним».
Не то они вино пили, что пьют у приточника беззаконники: «Тии питаются пищею нечестия, вином же законопреступным упиваются. Но вино, веселящее сердце». Видите, в каких книгах искать должно веселья, а чье дело учить о нем.
Сие вино пьет небесный учитель в царствии отца своего с теми, о ком сказует: «Оглядев окрест себя, сидящие говорят: – Се мать моя и братья мои…»
Сие вино есть от стола высокого: «Упьются от тука дома твоего». От сего стола вкушает и Павел: «Имеем алтарь…» Познание сладчайшей истины Божией подобной вину веселящему, с теми то же делается, что с неким древним мудрецом: сей любитель истины и ревностный мудрости искатель от молодых ногтей многие лета, между прочим, желал знать, какой разум и тайна закрывается в образе треугольника, который и ныне пишется в христианских храмах, а изнутри его или око смотрит, или солнечные лучи льются. Наконец, сокровенная сила вдруг, как молния, озарила душу его; вскочил Пифагор, начал руками плескать и кричать: «Сыскал! Сыскал! Сыскал!» Скажите мне, кто б не почел пьяным, взирая на него? Скакал и Давид, играя на органы. Несут и ведут за ним кивот с сокрушенным внутри заветом Господа сил в замок его Сион, а Давид перед ним пляшет. «Конечно, он спился или от меланхолии с ума сошел», – говорит, смотря в окошко, Мелхола, дочь Саулова. А Давид, на ее ругание несмотря, что желал, совершил: поднес Господу жертву всесожжения и жертву мира, праздник радости и веселья. Наконец, и последовавших ему израильтян сделал счастливыми, открыв им Господа сил, а «у Мелхолы, дочери Саула, не будет детища до дня смерти ее» (2 Царств, гл. 6).
Не очень сладкого рассуждения был бы Давид, и сам я чуть ли бы от смеха удержался, видя Давидово плясание о том, что втащил в крепость свою сундучище с каменными таблицами.
Сие многие и ныне делают, всякий день целуют Евангелие и почти спят на сем камне с Иаковом; но верую и разумею, что тайная воскресения сила, под каменными скрижалями сокровенная, как Мойсеево из горящей купины, так и Давидово сердце озарила и напечатлелася внутри его.
Там и Авраам увидел день Господен и возрадовался, сие сам Давид доказывает сими словами: «Отразился (запечатлелся) на нас свет лица твоего…» Иное дело – видеть камень с буквами и бумагу с чернилами внешним оком, а другое – взирать тем взором: «Возведите очи ваши», и слышать теми ушами: «Имеющий уши слышать, да слышит», и могти сказать с Павлом: «Написано не чернилом, по Духом Бога живого на скрижалях сердца плотских».
Краски на картине всяк видит, но чтоб рисунок и живость усмотреть, требуется другое око, а неимеющий оное слеп в живописи. Скрип музыкального орудия каждое ухо слышит, но чтоб чувствовать вкус утаенного в скрипении согласия, должно иметь тайное понятия ухо, а лишенный оного для того лишен движущей сердце радости, что нем в музыке. В самую пламенеющую усердием душу не скоро входит сияние славы Божией: «Когда придет время, явишься». Блаженное сие время на многих местах назначено. У Исаии: «Тогда отворятся очи слепых и уши глухих услышат, тогда вскочит хромой, как олень, и ясен будет язык гнуснивых».
«Собранные Господом обратятся и придут в Сион с радостью, а радость вечная над головою их. Тогда волки и агнцы должны пастись вкупе. Светися, светися, Иерусалим!..»
Сей-то свет снисшедший сделал схожими на пьяных апостолов: «Иные же ругающиеся говорили, как вином исполнены суть».
Кричит Петр и защищает их; но можно ль уверить застарелое в душах поверье, а иногда и злобное? Пьяны от радости, что уразумели то, чего, все оставив, искали… Увидели с Давидом знаменья и образов событие, чудеса на небеси и на земли прозрели, стали собирать манну.
Манна – значит чудо, то есть что то такое? «И се на лице пустыни манна, как коруанс[3], бело, как лед, на земле узревшие то сыновья Израиля сказали друг другу: «Манна!», сиречь что есть сие? «Не ведал бо, что было». Говорит Мойсей к ним: «Сей хлеб, его ж завещал Господь». Несказанно радостны, что прозрели новое, начали прорицать новое новыми языками.
Сие-то есть быть пророком или философом, прозреть сверх пустыни, сверх стихийной вражды нечто новое, нестареющееся, чудное и вечное, и сие возвещать.
«Всяк, кто призовет имя Господне, спасется».
Спасением душе есть основательная радость и твердая надежда.
Дышат таковым же пьянством и сии Павловы слова: «Кто нас разлучит от любви Божией?» Но во всех сих препобеждаем за возлюбшего нас. Видите, сколько сильно в сем муже укоренилась радость, что все горести его приуслаждает, ничто ему не страшно, весел и в темнице. Сей есть истинный мир.
Как здравие селение свое имеет не вне, но внутри тела, так мир и счастие в самой среднейшей точке души нашей обитает и есть здравие ее, а наше блаженство.