«Благодарю вас».
Вернувшись к прилавку трактирщика, Этцвейн выпил третью кружку эля, гневно поглядывая на Ифнесса, безмятежно потягивавшего воду со льдом и вносившего пометки в блокнот.
Покинув таверну гостиницы «Фонтеней», Этцвейн прогулялся на север по набережной Джардина, задумавшись о возможности, по-видимому, еще не приходившей в голову методичного землянина… Повернув на авеню Пурпурных Горгон, он поймал дилижанс и приказал ехать на площадь Корпорации. Выйдя у входа в Палату правосудия, Этцвейн взбежал по лестнице на второй этаж, где располагалось Разведывательное управление. Директор управления Аун Шаррах, статный мужчина, говоривший тихо и выражавшийся осторожно, умел, подобно большинству эстетов, производить впечатление небрежной элегантностью. Сегодня на нем была легкая, подчеркнуто скромная серая мантия, накинутая поверх полночно-синего костюма. Крупный сапфир сверкал на серебряной цепочке, продетой в мочку левого уха. Шаррах приветствовал Этцвейна дружелюбно, но с почтительной настороженностью, отражавшей их былые разногласия. «Насколько я понимаю, вы вернулись к частной жизни, – произнес Шаррах. – Молниеносное превращение. Вы не жалеете о своем решении?»
«Нисколько! Я другой человек, – пожал плечами Этцвейн. – Вспоминая, чем я занимался, удивляюсь самому себе».
«Вы удивили многих, – сухо заметил Шаррах, – в том числе меня». Директор Разведывательного управления откинулся на спинку кресла: «Что же теперь? Снова в оркестре?»
«Еще нет. Не могу найти себе места, заинтересовался Каразом».
«Обширное поприще для любознательного человека, – с едва заметной иронией заметил Аун Шаррах. – У вас впереди многие годы плодотворного труда».
«Я не собираюсь заниматься всеобъемлющими исследованиями, – возразил Этцвейн. – Мне хотелось бы знать несколько определенных вещей. В частности, не появлялись ли в Каразе рогушкои?»
Аун Шаррах оценивающе взглянул на посетителя: «Ваша частная жизнь быстро подошла к концу».
Этцвейн проигнорировал замечание: «Вот что я думаю. Рогушкоев пробовали применить в Шанте – и потерпели поражение. Все хорошо, что хорошо кончается. Как насчет Караза? Вдруг рогушкоев сначала высадили именно там? Может быть, формируется новая орда? Напрашиваются десятки предположений. Конечно, с таким же успехом можно предположить, что в Каразе ничего не происходит».
«Верно, – слегка развел руками Шаррах. – Разведка наша занимается в основном местными делами. С другой стороны, что мы могли бы предпринять, даже если бы захотели? Уже сейчас нам не хватает людей и ресурсов».
«В Каразе слухи дрейфуют по течению рек. В портах моряки узнают обо всем, что делается в глубине континента. Полезно было бы послушать, о чем толкуют у причалов и в прибрежных тавернах, какие вести привозят каразские суда».
«В этом есть смысл, – кивнул Аун Шаррах. – Я прикажу собрать сведения. Трех дней должно быть достаточно – по крайней мере для того, чтобы составить общее представление».
Глава 2
Тощий, смуглый, нелюдимый сорванец, сам себя назвавший Гастелем Этцвейном,1 превратился в молодого человека со впалыми щеками и горящим, пронзительным взглядом. Когда Этцвейн играл на хитане, уголки его рта приподнимались, сообщая обычно угрюмым чертам оттенок поэтической меланхолии, но по преимуществу он был человек спокойный, внешне даже необычно сдержанный. Близких друзей у него не было – кроме, пожалуй, старого музыканта Фролитца, считавшего Этцвейна помешанным…
Уже на следующий день после посещения Палаты правосудия Этцвейн получил известие от Ауна Шарраха: «Расследование дало неожиданные результаты – уверен, что вас они заинтересуют. Жду вас в любое время».
Этцвейн немедленно отправился в Разведывательное управление.
Аун Шаррах провел его в помещение с высоким сводом под куполами шестого яруса. Линзы световых колодцев из водянисто-зеленого стекла полутораметровой толщины смягчали лавандовый свет солнц, насыщавший цвета огромного ковра работы мастеров Глирриса. Посреди зала на низком круглом столе семиметрового диаметра покоилась массивная рельефная карта. Приблизившись, Этцвейн обнаружил удивительно подробное изображение Караза. Горы, вырезанные из бледного янтаря, добытого в кантоне Преданий, были инкрустированы кварцем, изображавшим снега и ледники. Серебряными нитями и лентами в долинах, выложенных лиловато-серым сланцем, к морским берегам струились реки. Леса и болота были представлены зеленым бархатом различных оттенков, с пушистым длинным и гладким коротким ворсом. Шант и Паласедра лишь намечались очертаниями берегов с южного и восточного краев.
Аун Шаррах медленно прохаживался у северного края стола. «Вчера вечером, – сказал он, – местный дискриминатор2 привел в управление матроса из Жирмонтских доков. Моряк поведал исключительно странную историю. Ее рассказывали горнодобытчики, спустившиеся на барже в Эрбол – это здесь, в устье Кебы». Шаррах нагнулся и опустил палец на карту: «Баржа привезла вулканическую серу отсюда, – Шаррах прикоснулся к излучине реки в трех тысячах километров выше по течению. – Район этот называется „Бурнун“. Где-то здесь, на берегу Кебы, поселок Шиллинск – на старой карте он не значится… В Шиллинске владелец баржи говорил с торговцами-кочевниками с Запада, из-за гор – они спустились с перевала Кузи-Каза, кажется, здесь…»
Этцвейн, прибывший в гостиницу «Фонтеней» на дилижансе, столкнулся с Ифнессом в дверях таверны. Историк холодно кивнул и собрался было уйти, но Этцвейн решительно преградил ему дорогу: «Один момент!»
Ифнесс неохотно задержался, нахмурился: «В чем дело?»
«Вы упомянули некоего Дасконетту. Надо полагать, он уполномочен принимать важные решения?»
Ифнесс Иллинет с подозрением приподнял голову, искоса глядя на Этцвейна: «Дасконетта занимает ответственный пост».
«Я хотел бы с ним связаться. Как это сделать?»
Землянин не торопился с ответом: «В принципе есть несколько способов. Практически, в вашем случае, без моей помощи не обойтись».
«Прекрасно. Будьте добры, свяжите меня с Дасконеттой».
Ифнесс сухо усмехнулся: «Все не так просто. Если у вас есть существенная информация, способная заинтересовать Институт, приготовьте краткое изложение и представьте его мне. В свое время я буду говорить с Дасконеттой и могу передать ваше сообщение. Само собой, я не стану отнимать у него время тенденциозными призывами или тривиальными ходатайствами».
«Разумеется, – кивнул Этцвейн. – Вопрос, однако, требует срочного обсуждения. Уверен, что любая задержка вызовет порицание вашего начальства».
Ифнесс не повышал голос: «Сомневаюсь, что вы способны угадать реакцию Дасконетты. Он славится непредсказуемостью».
«Тем не менее, я считаю, что дело будет рассмотрено внимательно и без промедления, – настаивал Этцвейн. – Если, конечно, Дасконетта намерен сохранить свою должность. Есть какая-нибудь возможность связаться с ним напрямую?»
Усталым жестом землянин выразил смирение с неизбежностью: «В чем состоит ваше предложение – вкратце? Если вопрос действительно важен, по меньшей мере я смогу предложить полезные рекомендации».
«Не сомневаюсь, – сказал Этцвейн. – Но вы слишком заняты исследованиями. Вы дали понять, что не можете со мной сотрудничать, что у вас нет достаточных полномочий для решения важных проблем и что такие полномочия возложены на Дасконетту. Таким образом, с моей стороны разумнее всего немедленно обсудить ситуацию с Дасконеттой».
«Вы неправильно истолковали мои замечания, – голос Ифнесса слегка зазвенел. – Я объяснил, что не нуждаюсь в услугах помощника, и что в мои планы не входит организация экскурсии по планетам Ойкумены, призванной удовлетворить праздное любопытство Гастеля Этцвейна. Я не утверждал, что мои полномочия недостаточны или в каком-либо отношении уступают полномочиям Дасконетты, всего лишь указав на наличие некоторых условностей административного характера. Я обязан вас выслушать и узнать, что происходит – такова моя функция. Итак, что именно заставляет вас меня беспокоить?»