Джек Вэнс
Реликт украдкой спустился со скалы, неуклюжее тощее создание с уродливыми голодными глазами. Он двигался быстрыми толчками, используя полосы темного воздуха как укрытие, перебегая от тени к тени, временами припадая на все четыре ноги и пригибая голову к земле.
Приблизившись к последнему выступу скалы, он остановился, всматриваясь в равнину.
В дали возвышались низкие холмы, сливавшиеся с небом, испещренным и бледным, словно матовое стекло. Открывавшаяся внизу равнина простиралась ветхим бархатом, темно-зеленым и морщинистым, тронутым проплешинами и тлением. Фонтаны жидкого камня били высоко в воздух и разветвлялись черным кораллом.
Где-то посередине развернулось семейство серых субъектов, изменявшихся с целенаправленной стремительностью: сферы переходили в пирамиды, превращались в купола, распускались пучками громадных белых игл, вонзались в небо огромными мачтами и, наконец, в кульминации становились кубиками разноцветной мозаики.
Реликты было на это наплевать, он хотел есть и только, а на равнине виднелись какие-то растения, и на лье вокруг не было ничего лучшего.
Они росли на земле, иногда на плавающих островках воды или в сердцевине черного тяжелого газа.
Там были сырые черные лохмотья листьев, глыбы чахлой колючки, бледно-зеленые луковицы, стебли с листьями и изможденными цветами.
Там не было знакомых видов, да и Релик и не имел понятия, что листья и побеги, съедобные вчера, будут не ядовитыми сегодня.
Он попробовал поверхность равнины ногой.
Стекловидная поверхность, которая тоже на вид была создана красными и серо-зелеными пирамидами, напружинилась, приняла его вес и затем внезапно поглотила ногу.
В ярости он выдернул ногу назад, отпрыгнул и приземлился на корточки на зыбкую твердую поверхность.
В его желудке скрежетал голод, ему необходимо было наесться.
Он окинул взглядом равнину.
Не так далеко отсюда играла парочка организмов — катались, разбегались, танцевали, вставали в пылкие позы.
Если бы они приблизились, он убил бы одного из них.
Они напоминали людей и поэтому наверняка послужили бы хорошей пищей.
Он ждал.
Долго ли, коротко ли — не имело значения: оценивать было невозможно ни качественно, ни количественно.
Солнце исчезло, а с ним и естественный цикл смены дня и ночи.
Понятие времени перестало существовать.
Больше ждать было невозможно, так дальше продолжаться не могло.
У Реликта сохранилось несколько отрывочных воспоминаний о далеком прошлом, когда логика и система еще не безнадежно устарели.
Человек утвердился на земле только благодаря единственной возможности: следствию всегда предшествовала причина, а причине — следствие.
Умелое обращение с этим основным законом дало богатые всходы, остальные способы и возможности казались совершенно ненужными.
Человек сделал себя центром всей структуры.
Он мог жить в пустыне, в степи, на льду, в лесу, или городах, он перестал зависеть от окружающей среды.
Он не подозревал о своей уязвимости.
Логика оказалась чересчур узким полем деятельности, а разум — узко-специализированным инструментом.
А потом грянул урочный час, когда и Земля свалилась в мешок беспричинности и лопнули все прежние причинно-следственные связи.
Стали неприменимы узкоспециализированные инструменты, которые не потянули на новую реальность.
Из двух миллиардов людей выжило только несколько сумасшедших.
Они называли себя Организмами, хозяевами новой эры.
Их несоответствие настолько хорошо вписывалось в причуды мира, что вплеталось в общую дикую мудрость, или возможно, дезорганизовывало материю вселенной, возникшей из старой структуры менее чувствительной к психокинезу.