Они с Всеволодом только посмеивались, глядя, как отроки тащат драгоценные поволоки, аксамиты, золото и красных девок половецких. Отроку это надо испытать хоть раз – схватить трепещущую половчанку, перебросить через седло, а затем у костра, разгоряченным недавней битвой и пролитой кровью, приступить к ней, все уже осознавшей и покорной…
Отроки князя не забыли, поднесли с поклоном крашеный червленью конский хвост на оббитой серебром палке – поганую половецкую хоругвь. Тогда и надо было уходить. С богатой добычей, полоном – в ночь. Но сначала долго ждали ускакавших вдогон орде самых горячих, затем Святослав и Владимир стали жаловаться, что кони дружинников устали от погони… Не кони устали, а всадникам захотелось насладиться победой – медом, половчанками, хмельной похвальбой у костра. Он уступил. А утром, чуть свет, увидел обложившие полки от всех сторон орды – леса копий. Кончак собрал Поле в набег. В прошлом году его сильно притрепал Святослав киевский – чтоб не повадно было ходить на Русь, и в этом году, по ранней весне, добавил еще – еле ушли поганые, распутица помогла. Кончак обиды не забыл… Они же, того не ведая, пришли прямо в пасть старому волку…
Шум битвы вдруг перекрыл рев полковых труб, и Игорь увидел, как двинулись на половцев, окруживших полк сына, всадники Всеволода. Из их рядов вылетел рой стрел (последние!), и тут же, свистя и гигикая, ринулись курские кмети. В первых рядах блестел золоченый шлем – князь сам вел полк на выручку сыновцу. Игорь с замиранием сердца смотрел, как золоченый шлем влетел в черные ряды степняков. В тесноте копья сразу оказались ненужными, и сверкающая на солнце полоска княжеской сабли заскользила вверх-вниз. Даже отсюда было видно, как после каждого взмаха Всеволода разлетаются щепки – деревянные аварские шлемы половцев не выдерживали удара княжеской сабли.
Половцы вокруг Игоря зашевелились, зацокали языками – оценили отвагу. Игорь глотал слезы. Другого такого брата на Руси нет! Другие ноют, клянчат у старших уделы побогаче, а когда не дашь, таят злобу, вступают в сговор с недругами. Он же, когда сел на стол умершего старшего брата Олега в Новогороде Северском, дал Всеволоду Курск; а богатый Путивль пожалел. Сына наделил. В Курске всех богатств – только оружие кметей. Город – на самом краю Поля, больше набеги отбивают, чем поля пашут. А Всеволод даже не попрекнул его, наоборот, обрадовался, как мальчик. Водить в поход знаменитых курских воев!
Игорь вспомнил смуглое, худое лицо брата – он пошел в бабушку– гречанку, его белозубую, простодушную улыбку. Курские кмети за ним хоть в пекло, смерды и холопы боготворят. Такого нельзя не любить. Четыре года назад, когда Ростиславичи разбили их на Днепре (ходили сажать на киевский стол двоюродного брата Святослава, да получили по зубам!), боялся он, что отберут победители у них с Всеволодом уделы. Собьют с княжеских столов, выкинут в Поле, и будешь, как несчастный дед Олег, полжизни отвоевывать свои земли. Пронесло: сел-таки Святослав в Киеве, не захотели Ростиславичи больше крови лить. А Всеволод в те трудные дни более других утешал его: "Не горюй, брате! Проживем. Я с тобой всегда поделюсь, ты – со мной. Один кусок хлеба будет, так я сам укушу и тебе дам…"
Отчаянный удар Всеволода ненадолго отбросил половцев. Тут же с воем и улюлюканьем на смешавшиеся полки брата и сына ринулась свежая орда. Игорь видел, как мелькает в русских рядах золоченый шлем Всеволода, князь, размахивая саблей, пытается организовать круговую оборону, но Игорь понимал – все. Против свежей орды, а их у Кончака еще не одна в запасе, изнемогшим русским не выстоять. Из пыльного облака стали выскакивать группки всадников, скача во все стороны – побежали… За беглецами гнались, и многие в страхе бросались в соленое озеро, в тщетной надежде его переплыть.