Шоно сначала услышал лёгкое потрескивание – и только потом повернул голову.
На вид ей было лет семнадцать. Чёрная зимняя куртка по фигуре, меховой капюшон, новенькая, словно только из магазина, шапочка. Даже в тускло-жёлтом свете чумазых ламп было видно, как сверкают её холёные, стильно подстриженные волосы.
За спиной у неё был чехол, в каких носят гитары. Именно оттуда и доносился треск.
Достаточно заметный, чтобы Шоно обратил внимание. И достаточно тихий, чтобы его не заметили усталые пассажиры.
Автобус замер, двери распахнулись во мрак. Девушка двинулась к ступенькам. Шоно – за ней. Он пробирался через толпу, словно сквозь заросли.
Остановка «Карасёва». Нет даже крыши, просто скамейка, полностью ушедшая в снег, и стандартная жестяная табличка на столбе. Вокруг – чёрный и синий мир, и кажется, что вся планета стала такой и куда бы ты ни пошёл, на север, на юг, на восток или на запад, будет одно и то же – зимняя ночь, заборы торчат из сугробов, а по ту сторону заборов – чёрные пятна домиков и в окнах ни огонька.
Шоно и девушка оказались единственными, кто здесь вышел. Автобус с шипением закрыл двери и покатил дальше, оставляя за собой тишину.
По снегу вдоль дороги тянется глубокая борозда. Они шагали гуськом, по колено в сыпучем снегу, к перекрёстку, где на бетонном столбе горел одинокой звездой ржаво-рыжий фонарь. Он казался единственным источником света на многие километры вокруг.
Вот они уже под фонарём. Здесь расчищено. От ног поползли длинные тени.
Теперь уже можно разглядеть, что над заборами тянется жёлтая нитка газопроводной трубы, а под фонарём уцелела доска объявлений с одной-единственной бумажкой:
«Осторожно!
Обивка и ремонт мягкой мебели».
Девушка обернулась. Шоно попытался определить цвет её глаз, но тени легли так, что вместо глаз были чёрные впадины.
– Кто вы? – спросила она. Голос был тонкий и металлический. Каждое слово – как удар шпагой.
– Я работаю с тем же, что и вы, – ответил Шоно. Он остановился прямо под фонарём – чёрный силуэт на фоне ржаво-рыжего снега.
– И откуда вы знаете, над чем я работаю? Может, я ещё в школе учусь.
Голос звучал мягче, а плечи расслабились. Видимо, она уже убедилась – перед ней не маньяк.
– Я знаю, что у вас за спиной – не гитара.
– И что же там у меня? Я надеюсь, чехол с яблоками?
– Там одна из тех вещей, с которыми я работаю, – Шоно понизил голос ещё. – Я думаю, у вас там – оружие.
– Получается, я разгуливаю по ночному Копищу с автоматом за спиной?
– И вы, и я знаем, что это не так. Автомат тяжёлый, его нужно успеть вытащить. К тому же на него непросто получить разрешение, даже если ты не школьница. В мирное время автомат для самообороны бесполезен. Нужно что-то другое.
– То есть травматические пистолеты и прочие газовые баллончики носят в гитарных футлярах?
– Я думаю, у вас там что-то вроде меча. Холодное оружие, вероятно магическое.
Девушка повела головой и шагнула поближе. Чёрные тени сползли с лица, словно вуаль.
– Продолжай.
– Сначала мне нужно знать, как к вам обращаться.
– Зачем?
– Я мог о вас что-то слышать. Имя привязывает слухи к человеку. Мне важна репутация тех, с кем работаю.
– А если я откажусь называть моё имя?
– Значит, я смогу узнать его другим способом.
– Каким же, интересно, способом?
– А вы разве не хотите узнать, почему ваш меч заискрил? Ещё немного – и футляр мог загореться. Пришлось бы тушить его снегом.
– Вы хотите знать моё имя – но как зовут вас?
– Шоно. Это достаточно редкое имя, чтобы называть меня так.
– Странное имя.
– Монгольское.
– Вы кажетесь очень загадочным.
Смуглое азиатское лицо Шоно было по-прежнему непроницаемым.
– Я думаю, нам лучше поговорить в помещении. В комнате не так холодно и легче проверить, что тебя не подслушивают. А ещё в комнате можно пить чай.
– И куда вы предлагаете отправиться?
– Туда, куда вы и так шли.
– Откуда вы знаете, что я не просто вышла на прогулку?
– Люди редко гуляют в такую погоду! И никогда – по улице Карасёва в Копище.
– Мои родственники вам не обрадуются.
– Если они работают с вами – то напротив. Вы сами увидите.
– А вы самоуверенный. Но прячетесь за загадки.
– Я предлагаю идти.
– А как же моё имя?
– Думаю, со временем вы его назовёте.
Они зашагали дальше, прочь от оранжевого ореола. Шоно опять стал безмолвен, как монгольский хариус.
Путь снова лежал по бороздке в синем ночном снегу. На другой стороне улицы – заброшенные участки, ставшие маленькими квадратными пустынями – один, другой, третий…
Вдруг сугробы закончились. Они вышли на расчищенный участок перед добротным дощатым забором с медным почтовым ящиком. Похоже, хозяин неплохо поработал лопатой – под удивлёнными взглядами редких прохожих.
Дом за забором сливался с деревьями, похожими на чёрные облака.
– Ты так и будешь за мной ходить?– не выдержала девушка.
Шоно тоже остановился.
– Вы всегда можете меня прогнать.
– И чего ты ждёшь?
– Хочу убедиться, что меня прогонит хозяйка.
Девушка хмыкнула и повернулась к воротам. Затянутая в перчатку рука нажала на едва заметную кнопку звонка.
Очень долго ничего не было – только всё те же снег, холод и ночь. Потом с той стороны забора стукнула невидимая дверь, и тяжёлые шаги захрустели по снегу.
– Это я, Марыся! – крикнула девушка.
Шоно спокойно кивнул. Он узнал имя, как и было сказано.
Шаги приближались.
– Тут со мной кто-то… – девушка осеклась и продолжила тише: – Какой-то монгол. Или бурят, я в них не разбираюсь. Говорит, что тебя хочет видеть.
В воротах открылось замаскированное окошечко – узкое, не больше тюремного глазка. На лицо Шоно упал свет бордового, как кисель, фонаря. Он зажмурился.
– Шоно – это вы? – спросил старый, но ещё сильный голос.
– Именно так.
– Заходите.
Щёлкнули замки – один и второй. Калитка отворилась. За ней виднелся сумрачный сад, озарённый багровым заревом фонаря.
Марыся бросила на Шоно ещё один подозрительный взгляд и пошла внутрь. А он – следом за ней.
3
Ноги ступали по припорошенной снегом мощёной дорожке. За спиной захлопнулась калитка, и Шоно успел разглядеть в приглушённом свете красного фонаря, что задняя сторона калитки обвита паутиной металлических пластин, а над узким, как амбразура, окошечком – стальной крест.
Фонарь погас. Хозяйка степенно обогнула гостей и зашагала к дому. Фонарь она уже погасила и шагала по привычке, как ходят ослепшие по знакомым местам.
Парадная дверь снаружи обита чёрным дерматином, кажется, будто её украли из многоквартирного дома. В палисаднике темно, но на неё падает отсвет рыжего фонаря. Шоно сразу догадался – обивка не просто так. Там, под фальшивой чёрной кожей – такой же узор, как внутри калитки.
Они поднялись в прихожую. Дверь закрылась, в абсолютной темноте трижды повернулся ключ. И только потом зажгли свет.
Шоно впервые увидел хозяйку.
Старость почти не обезобразила пани Ядвигу Туровску – но всё равно от неё веяло жутью. Она была одета в длинное тёмное платье с серебряными знаками – такие носили в XIX веке и называли их тогда капоты. Морщинистое умное лицо – словно с гравюры Дюрера.
Она была ещё крепкой, почти несокрушимой – но это была несокрушимость старого вывороченного пня, который плотно засел в земле и уверен, что проживёт вечно.
Вдоль белорусского пограничья – или Памежжа, как эти места называют по-польски, – ещё уцелели и доживают своё белорусские поляки. С каждым годом их всё меньше, один за другим они переселяются через границу или на тот свет. Вы никогда не опознаете их в автобусе, у них такие же лица, цвет кожи и волосы. От местных жителей их отличает только упёртый католицизм, шляхетский гонор и некоторые тайны прошлого.
– Добры вечур, пани Туровская, – произнёс Шоно.
– Шоно, наш милый Шоно… Наконец-то я вижу тебя, живого! Какой ты большой, какой ты хороший… Смотри на него, Марыся, это – герой! Самый обычный. Казалось бы, азиат, монгол – но даже монголы бывают героями.