Карантин - Накул Александр

Александр Накул

Карантин

Посвящается А. Белому

угадай, кто из встречных тебе пустит кишки?

угадай, в каком сугробе ты пьяный уснёшь?

…сверкает луна как охотничий нож…

и я бегу, я бегу, я бегу, я бегу,

и я бегу, я бегу, я бегу, я бегу

абсолютно голый сквозь сказочную тайгу…

Саша Скул

"Белая горячка"

Часть I. Тигр и волчица

1

На балконе был тигр.

Интересно, как он там оказался?

Огромный, медно-рыжий, с чёрными, как смола, полосками, тигр пламенел на фоне заснеженных многоэтажек. На хищной морде поблёскивала серебряная пудра инея, а между оскаленных острых зубов заплетались клубы пара. И топорщились усы, тяжёлые, белые, словно алюминиевая проволока.

Шоно лежал и смотрел на тигра. Наблюдать с кровати балкон было очень удобно.

Тигр тоже его заметил. Зверь перебирал лапами и готовился прыгнуть.

Надо было прятаться – но Шоно знал, что не сможет. Болезнь, словно наледь, сковала тело. Он мог шевельнуться, мог подняться и даже сесть – но убежать уже был не способен.

Со стороны недуг почти незаметен.

Шоно такой же, как раньше – почти двухметровое тело с рельефными мышцами на груди и сильными икрами, смуглое монгольское лицо с обсидианово-чёрными глазами, раскосыми, словно сабли. Пряди колючих длинных волос рассыпались по подушке, похожие на чёрных змей.

Только дыхание тяжёлое, словно в груди работает древний помповый насос. И на полыхающем лице выступают капельки пота.

Каждый вздох теперь давался с трудом, каждый глоток отдавался болью. Руки и ноги валялись бесполезной рухлядью, а в чугунном шаре головы шумел невидимый водопад. Звуки доносились глухо, как через вату, – а зрение, наоборот, обострилось.

В кристально-ясном воздухе зимнего дня он видел тигра невероятно отчётливо, до последнего волоска.

Простуда. Не грипп, и до воспаления лёгких ещё не дошло. Но и того, что есть, достаточно, чтобы Шоно стал совершенно беспомощным.

Кровать жёсткая и квадратная, как ящик. Стены заклеены давно выцветшими до кремовой белизны обоями. В углу над окном они уже начинали отклеиваться. Казалось, что он внутри коробки из-под обуви.

За широким окном лоджии виден кусочек панорамы района – линия таких же, как этот, серых и блочных домов на другой стороне улицы перегородила горизонт.

Там, снаружи – минус двадцать по Цельсию. Небо кажется невероятно высоким, оно голубое, как речной лёд. Сейчас, скоро прыжок – и острый, как кинжал, холод ворвётся вместе с тигром в квартиру.

Шоно захрипел и поднялся на локтях. Теперь он видел железную ограду лоджии, два ведра, самокат и ещё какой-то неопознанный хлам. Даже по-эстонски аккуратная Тийна не смогла удержаться от того, чтобы превратить балкон в свалку больше не нужных вещей.

Тигр заметил движение. Он переступал лапами и всматривался в комнату. Глаза зверя были жёлтые, как пустыня Сахара.

Шоно понял, что придётся защищаться. Как угодно, и пусть даже без шансов на победу.

Он сунул руку под подушку и достал кинжал – старинное оружие последнего шанса. На клинке поблёскивали золотые узоры. Кинжалу было не меньше двухсот лет – но всё равно он казался надёжней и крепче, чем квартирка Тийны.

Руки и ноги действовали, словно старинные, но отлаженные механизмы – движения были верные, просто медленные и отдавались в суставах болью. Шоно окончательно сел, поджал ноги и выставил перед собой кинжал. Озябшие до бесчувственности пальцы держали, тем не менее, рукоятку как положено.

Он бросил короткий взгляд в дверной проём. Перед боем он всегда проверял диспозицию.

И понял, что бой будет сложнее, чем кажется.

В дверном проёме стоял ещё один зверь – огромная снежно-белая волчица с очень спокойными голубыми глазами.

Волчица была прекрасна. Пышный воротник шерсти двигался вместе с дыханием, а роскошный хвост каждым движением задевал входную дверь.

Тесная, рассчитанная на человеческую семью квартирка была зверю явно не по размеру.

Шоно должен был её почуять. Но в нос словно залили тяжёлую ртуть, а уши накрыло шумом. Ему не хватило органов чувств, чтобы различить её раньше.

А ещё Шоно понял, что тигр с самого начала видел волчицу. И именно поэтому не напал раньше, пока беспомощный Шоно лежал под ледяной коркой дремоты.

Он успел бы понять и больше, но тут раздался звон, и по плечам Шоно скользнуло морозным воздухом. Тигр прыгнул.

По ковру застучали осколки, и холод обрушился на полуобнажённого Шоно, словно невидимая, удушливо-тяжёлая лавина. Он закрылся одеялом, словно плащом, выставил руку с кинжалом – и успел увидеть тот самый момент, когда тигр сцепился с волчицей.

Видимо, тигр решил, что она опасней. Он влетел в комнату, окружённый тучей осколков, оттолкнулся от пола и попытался сбить волчицу своим весом – но белая ловко нырнула мимо него и выгнулась, чтобы впиться в хребет.

Осколки стекла стучали по старому половику.

Шоно смотрел на сцепившиеся звериные тела. На пару секунд он ощутил себя юным Мерлином, который наблюдает, как на дне осушенного озера сцепились белый и красный драконы. Но Шоно не собирался петь пророчество. Он ждал.

Ждал…

И дождался.

Красно-белая куча перекатилась ближе к кровати. Тигр был сверху, на его боку улыбалась свежая рана и бежали кровавые струйки. Он пытался схватить волчицу за шею, но воротник был такой толстый, что только забивал пасть длинной белой шерстью.

Всё это было медленно и тихо, словно под водой.

Шоно перекатился на бок и обрушил кинжал на рыжую с чёрным шкуру. Расчёт был простой – лезвие войдёт между позвонков, и зверю конец.

Но тигр разгадал его маневр. Шоно понял это, когда под толстой шкурой между лопаток пробежала волна мускулов – а потом буквально за долю секунды голова повернулась и страшная красная пасть сомкнулась у него на запястье.

Шоно почувствовал, как словно бы десяток игл прошил его руку, и кровь потекла в тигриную пасть.

Вопль вырвался из чугунной груди через распухшее горло. Боль и удушье скручивали – но вопль был сильнее и рвался, хлестал, словно пиво из бутылки, которую слишком долго трясли. С каждой секундой сил оставалось всё меньше, кинжал стукнул по половику, и синие глаза волчицы взглянули с сочувствием.

Положение было отчаянное.

2

Всё началось пару дней назад, когда Шоно был здоров и ещё не узнал про Тийну.

Душный, битком набитый вечерний автобус поворачивал на Копище. Пол дёргался на каждом ухабе, пахло десятками разных оттенков пота, а в сумраке окон уже мелькали окраинные пейзажи – одноэтажные, деревенского вида домики, частоколы заборов, по-зимнему голые, взъерошенные деревья в садах.

Когда-то Копище считалось деревней. Потом, уже при Хрущёве, на колхозных угодьях раскинулись вонючие поля аэрации, а дома включили в городскую черту. Добавили два автобусных маршрута, застроили целый квартал перед школой стандартными бетонно-блочными многоэтажками – секции делали рядом, на цементном заводе. Потом Советский Союз закончился, при новой власти начали закреплять участки в частном владении. Кадастровые комиссии отобрали по ревизии все выморочные куски, где дома развалились, а наследников не нашлось – и так и оставили их зарастать лопухом и репейником.

Этому району уже не судьба стать процветающим коттеджным посёлком. В трухлявых домиках доживают свой век жадные морщинистые старушки, их лица похожи на картофельные клубни. Про них помнят только пенсионный фонд и налоговая инспекция.

Есть и кирпичные домики, в два этажа. Таких немного, и заборы у них высокие. Вместо садика у таких – выложенный прямо на дёрн готовый газон с одинаковыми травинками. И непременно гараж, такой огромный, словно хозяин там держит слона.