А на отрезок полета через Атлантику мне не повезло. Рядом сидела женщина, которая строго сказала мне:
– Ай доунт спик инглиш. – Финка, в общем, и было скучно. Обе мои знакомые сидели далеко.
Нью-йоркский аэропорт показался мне очень громадным, такого количества пузатых, на сносях, самолетов я не видела никогда.
После высадки я долго шла по петляющим коридорам, волоча свою больную ногу (я растянула ногу перед вылетом). Ковыляла я в полном одиночестве, вокруг меня были лишь стены с двух сторон на расстоянии метра от меня, да ковёр под ногами, толпа пассажиров умчались вперед.
Негры и негритянки в синих формах показались мне совершенно обыденно знакомыми – столько американских фильмов я просмотрела последние годы.
Паспортный контроль прошли довольно быстро, надо отдать должное, никакой свалки и томительной очереди.
Получив багаж, я шла с беспокойством, не представляя, что я буду делать, если Сережка меня не встретит, и тут же увидела, как он пробирается ко мне и машет рукой.
Машину он взял напрокат, мне она показалась шикарной, и мы тронулись в путь-дорогу. Его машина, купленная на скудные аспирантские доходы, могла не выдержать долгой поездки, а рисковать он не хотел.
Мы не виделись с сыном год, что не помешало ему, через пять минут разговора на домашние, житейские темы, начать бесконечный спор о политике, а потом незаметно и на вторую мировую войну переключиться. Мы переехали по мосту, фантастическому сооружению из бетона – просто гимн железобетонных конструкций, – перебрались по нему через залив и, минуя город, рванули куда-то, как потом, оказалось, пропустили нужный поворот, препираясь по поводу наших преимуществ в битве на Курской дуге.
Карту сын якобы забыл (когда мы, наконец, доберемся, карта вывалится из бардачка машины, когда Сергей полезет туда за чем-то), и сориентироваться на местности не представлялось возможным.
Когда он вторично пропустил поворот и не мог найти необходимую нам 17-ую дорогу, я отложила решение вопроса о том, можно ли было взять Варшаву с ходу и не дать немцам ее разрушить, подумала и посоветовала поступить так, как поступают в таких случаях в России, – расспросить шоферов.
Мы свернули на бензозаправку, Сережка вылез из машины и направился к группе парней, стоящих кучкой возле грузовика. По энергичному маханию рук, последовавшему после того, как Сережка к ним приблизился, я поняла, что идет объяснение направления движения.
Вернувшись в машину, Сергей, смеясь, сказал мне, что парни с Украины и, когда он спросил их по-английски о дороге, они не смогли ему объяснить, но между собой заговорили по-русски, тут же Сережка тоже перешел на родной язык и получил подробные указания, как добраться.
– Им облом было объясняться по-английски, – пояснил мне Сережка.
Пошел снег, дорогу заметало, видимость была плохая, и мы ехали с маленькой скоростью. Шоссе петляло среди невысоких гор, поросших смешанным лесом. Пейзаж походил на Словакию, только горы были как-то просторнее, шире раздавались, такие же по высоте, но более пологие.
Мы пробирались посреди ночи и пурги по холмам Америки и, чтобы не заснуть, горланили русские песни:
«Из-за острова на стрежень»…, «летят перелетные птицы», «очи черные», «коробушку».
Итака расположена на невысоких горах. Мы добрались туда в половине первого ночи, и семилетний внук Ванюша уже спал.
Квартира, где они жили, была двухуровневая в многоквартирном доме. Общего коридора не было, на второй этаж вела уличная лестница, вокруг дома располагалась веранда, с веранды вход в квартиры. Прихожих тоже не было, открываешь дверь и ты в комнате, соединенной с кухней. Комната большая, одна стена стеклянная, кухня просто отгороженный угол комнаты, лестница наверх вела в две спальни. Мне постелили в общей комнате, чтобы я не бегала по лестнице.
С вечера я уснула, но посреди ночи поднялась. У нас, в России, было утро. Я подошла к стеклянной стене. Внизу стояла группа оленей. Один обдирал тонкие ветки с дерева, двое смотрели вверх на меня, как будто приветствовали. Откуда-то возникло странное ощущение огромной моей удаленности от тех мест, где я привыкла находиться, физическое ощущение дискомфорта от огромности планеты. Я постояла у окна, вздохнула, съела кусок торта, который остался на столе, и снова легла с надеждой уснуть.
9 января меня свозили в университет, здания в стиле 15—17 веков, построенные в конце 19 века (хотела написать прошлого, но вспомнила, что уже 10 дней прошлый век – это двадцатый). «Неоготика», скажет дочь по телефону, когда я ей распишу виденное. Я решила, что это очень красивое решение, во всяком случае, если сравнить с унылыми казенными корпусами родного физтеха.
– Жаль, – сказала я сыну, когда мы любовались на просторный вид с горы, куда я еле-еле доковыляла, – жаль, что мне не пришлось здесь учиться. Сам вид зданий и месторасположение так радует, что учиться здесь, мне кажется, от одного этого легче. Обидно, что можно прожить только одну жизнь.
– Самый большой процент самоубийств среди университетов Америки здесь, – мрачно выкаркнул Сергей в ответ на мои слова.
– Слабый, однако, народ, – подумала я, но промолчала. У нас на физтехе тоже гробились будь здоров как.
Из дневниковых записей:
Уже 4 дня, как я в Америке. Вчера Дарья возила меня на ферму, где она покупает много молока и делает из него творог; настоящего, привычного нам, творога в этом захолустье нет. Молоко наливали мы сами из крана в большом чане, оставили на полочке деньги и ушли, полюбовавшись на коров. Коровы показались мне раза в полтора крупнее, чем наши российские Бурёнки.
Стоя на пороге фермы, Дарья втянула носом запах навоза, смешивающегося с запахом свежего молока, и сказала:
– Мне здесь очень нравится. Чувствуешь себя ближе к земле.
Я оглядела чистый бетонный пол, на котором мирно стояли жующие животные.
– А я чувствую себя здесь ближе к коровам.
Эта немудреная шутка вызвала у нас приступ веселья, сказывался чистый хвойный воздух, ферма расположена была далеко от шоссе, и небольшие поля здесь чередовались с хвойным лесом.
По дороге на ферму возле самой Итаки через шоссе прыгали косули, не обращая внимания на машины. Попытки испугать их гудком ни к чему не привели, штук пять животных замерли на секунду, грациозно перескочили через дорогу и скрылись в кустах.
– Столько их развелось, бывают даже аварии со смертельным (имелось в виду со смертельным для человека) исходом. Разрешена охота на них, – сказала мне Дарья, нетерпеливо дожидаясь, когда освободится путь.
– Да, вот если бы в России разрешили охоту на оленей, гуляющих под окнами, через неделю не было бы ни оленей ни проблемы, подумала я.
12-го Сережка рано пришел с работы, и мы поехали в парк.
Красивые горные виды по дороге не очень меня радовали, дорога петляла, бежала то в горку, то под горку, подморозило, скользко, темнело, и было страшновато, что занесет на гололёде.
Когда добрались до места, Сергей звал меня подняться, обещал восхитительный обзор, но я с моей ногой, если бы и поднялась, то точно не смогла бы спуститься, и меня пришлось бы снимать пожарной машиной как безумного беглеца за сокровищами мадам Петуховой. Мы постояли внизу, перейдя по мостику ручей. Летом сюда приезжают на шашлыки.
Богатый человек купил эту землю и подарил ее штату Нью-Йорк с тем, чтобы здесь сделали заповедные места отдыха. Мне понравились местные миллионеры и размеры их подарков.
13 января. Вчера, съездили на водопад и по дороге полюбовались озером Каюга, одним из пальцевых озер, возле которого и расположена Итака, вернее она расположена в устье речки, впадающей в озеро. Водопад находился в большом котловане природного происхождения. Видимо произошло опускание почвы небольшого, радиуса 1,5 -2 км участка, по краям видны сколы пород, как на озере Рица. (Нет, скажет мне сын, во второй мой прилет в Америку, ну-ка Ваня, объясни бабушке, откуда здесь эта расселина, и внук важно скажет «это ледник прокопал»).