– Вы беспокоитесь, что ваш брат слишком много времени проводит за компьютером?
– Дело не в этом, он… ему здоровье не позволяет сидеть перед монитором долго. Он встречается с ней во сне.
Я помолчал.
– Простите, я не совсем понимаю, что в этом….
– Регулярность и… – Елена приблизилась ко мне почти вплотную, прежде чем договорить. – … и еще почти уверенность в ее реальности.
– То есть вы хотите сказать, он считает.
– Мне сразу показалось, Паша думает, это не сон. Это явь, просто приходящая к нему в момент отдохновения. В такие минуты он совершенно другой человек – и об этом Паша мне тоже достаточно подробно рассказывал. Поначалу я не обращала внимания, сами понимаете, мало ли что может привидеться. Но их удивительное постоянство… и уверенность, с какой брат заявлял свои права на ту девушку, заставили меня забеспокоиться. Хотя Паша мастер россказней. Но тут – тут совершенно другая ситуация. Он верит, понимаете, я своими глазами вижу, что он верит этим снам.
– Другой человек. Во снах он другой человек, вы это имеете в виду? – я выхватил то, что меня особенно заинтересовало в молодом человеке, поспешающим на встречу.
– Совершенно другой, да. Чуть старше, но это, как мне кажется, естественно, здоровый, это тоже понятно, и…
– Идемте, – несколько грубо прервал я Елену. – Дорасскажете по дороге.
– Алексей Никитич, значит вы…
– Да, да. Идемте же.
И мы зашагали к «Таганской» радиальной. Лена с трудом поспевала за мной, но пыталась приноровиться к размашистому шагу и продолжала рассказывать. Краем глаза я заметил, как она покраснела, заговорив о девушке из снов.
Глава вторая
Старик не обернулся. Поглощенный собственными мыслями, он не слышал ни шагов вошедших, ни обращенной к нему фразы. Взгляд оставался прикован к окну.
Нудный сентябрьский дождь заливал город за окном, превращая его в картину импрессиониста – серо-зеленое полотно с вкраплениями кремовых тонов, разбитое на фрагменты каплями. Ни городских построек, ни парков и скверов, ни улиц и площадей, только неясные пятна, меняющиеся как стеклышки в калейдоскопе – не то торопливые прохожие, спешащие по делам, не то автомобили, не то блики. Мир исчез, остался лишь монотонный неумолчный стук капель – бамм-бамм-бамм – о карниз и глухой, низких тонов – о толстое оконное стекло – бум! – бум! – бум! – куда реже и тише предыдущего, но, отчего-то, не смешиваясь и не поглощаясь им. Все стекло было залито, заляпано косыми струями, которые гуляка-ветер с неугомонной решимостью бросал, целясь в фасад ветхого четырехэтажного дома постройки конца прошлого века.
Старику в эти минуты казалось, что прямо перед его глазами разворачивается удивительная, не прекращающаяся ни на секунду жестокая борьба, битва не на жизнь, а на смерть; что каждая капля в ней – солдат, посланный на верную гибель, чтобы отвоевать у неприятеля клочок пространства, крохотную ничейную полоску между рядами окопов снизу и сверху окна.
Атака началась более часа назад с робких попыток штурмовой группы преодолеть разделяющее верх и низ пространство. Тяжелая неравная борьба при поддержке десанта – падающих по всей ничейной полосе капель. Смертники; упав на стекло, они не шевелились – кто-то убит, кто-то ранен, кто-то просто отбросил парашют и откатившись от него, с надеждой оглядываясь назад, поджидает основные силы, которые вот-вот появятся, просто обязаны появиться…
И они появились. То здесь, то там упрямо ползя сверху вниз, оставляя за собой быстро сохнущий водный след, замирая и вновь бросаясь вперед с утроенной энергией. Некоторые уже преодолели сектор обстрела, прорвавшись сквозь первые оборонительные ряды, очутились во вражеских окопах. Захватывали первые метры чужой территории и стремясь удержать их до подхода основных частей, чтобы тем, кто шел следом, не было бы так трудно преодолевать простреливаемое по всему периметру поле ничейной земли. Следом, кто быстрее, кто медленнее, подходили все новые солдаты. И передохнув чуток, двигали линию фронта дальше вниз.
Битва продолжалась с прежним, если не большим, упорством, хотя теперь уже было ясно, что перевес явно на стороне нападавших. Каждую секунду одна, а то и две новые капли скатывались к раме, а на их место приходили новые и новые бойцы. Бум! – бум! – бум! слышалось не переставая, размеренно, точно уверовав в свои силы, и не считаясь с потерями. Упорядочив свои действия, лава войск захлестнула ничейную полоску и катила куда-то в глубь территории. Дождь уверенно стучал, не думая прекращать боевые действия; а это бамм-бамм-бамм по карнизу и разлетающиеся во все стороны как шрапнель брызги – неумолкаемая, почти никчемная бомбардировка тылов противника, ныне становящихся, уже ставших своей зоной – мокрой и блестящей, покрытой телами отдавших за нее свою короткую жизнь бойцов.
Среди грохота воображаемого сражения ухо старика разобрало и еще одни мерные тупые в своей неумолчности звуки. Глухо, но решительно: тук – пауза длиной чуть меньше секунды – и снова – тук… – тук. Лишь спустя какое-то время он догадался, что звуки эти принадлежат его собственному сердцу. Он сменил позу, стук утих, и до его слуха донеслось робкое покашливание и осторожный вопрос:
– Прошу прощения. Мы принесли ваши вещи…
Он оглянулся. Посмотрел вниз и вздрогнул – тяжелый темно-коричневый чемодан в руке одного из вошедших показался ему на мгновение человеческим телом, одетым не по погоде в тяжелое драповое пальто. Он вздрогнул, прогоняя никчемные воспоминания.
– Ваши вещи, – повторил высокий стройный мужчина с чуть тронутыми сединой волосами. – Мы немного задержались в пути. На улице неважная погода.
– Да, – согласился он. – Действительно неважная.
– Куда их лучше поставить?
Старик оглядел комнату. С утра сегодняшнего хмурого, пасмурного дня однокомнатная квартирка на последнем этаже меблированного дома принадлежала ему. Он только что въехал и еще не осмотрелся. Помешал дождь.
Подле самого окна, у кресла, где сидел старик, располагалась старая пружинная кровать; небрежно наброшенное прокрывало, изрядно протерлось и временем и предыдущими поселянами. Из-под подушки выглядывал мешочек с засушенной лавандой: не то от моли, не то от бессонницы. У изножья кровати находился двустворчатый шкаф со скрипучими дверцами. В пустой прихожей вешалка с единственным плащом на крючке, его, старика.
Как вошел, он сразу же повесил плащ, что держал в руках: погода была прохладной, но от непривычно долгой ходьбы его бросило в пот. Последний квартал старик прошел со снятым плащом, внимательно вглядываясь в номера домов. Этим привлек внимание хозяйки дома; крикнув ему, не шестой ли номер он ищет, услышав утвердительный ответ, женщина махнула приветливо рукой, приглашая пройти.
Она была немногим моложе своего нового постояльца, но седые волосы шли ей. От предложенного чая он отказался, хозяйка напомнила о скором обеде, кажется, он пробормотал утвердительно. И вспомнил об этом только сейчас, когда его отвлекли.
Мужчина подождал немного и прошел к письменному столу, стоявшему против кровати.
– Я поставлю сюда, если не возражаете.
– Да, конечно, – отодвигаемый стул скрипнул. Старик поднялся и подошел к мужчине.
– Надеюсь, вам понравится наш город, – произнес мужчина, оборачиваясь и встретившись взглядом со стариком, отвечал на него неодушевленно пустым взором. – Хотя вы сказали, что задерживаться не будете.
– Верно, мне предстоит только несколько встреч, не более того, – разговор не клеился, старик желал, чтобы гости оставили его наедине. Он подумал, жаль, в квартире нет телефона, все его беседы, даже не предназначенные для чужих ушей, никак не скроешь от хозяйки дома.