Тааррун едва заметно поморщился:
– Потом, – пояснил он, – Я собираюсь еще раз вернуться в Долину. Все что требуется, я уже приготовил. А этот сверток пока у себя оставь – к моему возвращению.
– Как хочешь. – аадвар кинул сверток обратно. – Хочешь пойти налегке: запросто. Он так и будет тут тебя ждать. Ты знаешь: мне нет смысла тебя обманывать.
Тааррун ничего на это не ответил. Еще какое-то время он долго и тяжело смотрел аадвара. А после, не утруждая себя какими-либо объяснениями, просто направился к выходу. Остановился тааррун только на одно мгновение, чтобы распахнуть дверь из прутьев, и в тот миг, когда он перешагнул порог – его ослепил ярчайший свет. Потребовалось некоторое время, чтобы его глаза привыкли. Уже значительно позже стали прорисовываться детали – череда скромных лачуг, иногда настроенных друг на друга, из-за чего общий вид города немного напоминал улей. Вместо дорог и троп – только голая серая земля, которая местами потрескалась, словно скорлупа, а местами и вовсе переходила в светлый песок. В остальном же этот город казался пустым, особенно сейчас, когда беспощадное солнце находилось в самом зените. Тааррун только едва повел плечом, когда почувствовал легкое покалывание на коже, хотя будь на его месте кто-то другой, то запросто мог получить ожоги от настолько яркого солнца. Однако он даже серьезных проблем не испытывал – только легкий дискомфорт.
Быстро вспомнив, где располагалось убежище, тааррун направился в ту сторону – мимо домов, скудных прохудившихся и начавших уже разваливаться заборов. Что тут сказать: город у самой границы с песками не пользовался любовью и интересом. О нем вспоминали разве что путешественники, которые держали свой путь через пески, хотя и они больше предпочитали обходить эти земли со стороны моря – как раз там, где воды омывали один из берегов острова Арлем. По итогу даже те города с портами имели больший спрос, но не этот.
В остальном же скудные земли Сероземья не оставляли даже и шанса на земледелие – тут не помирало только то, что способно либо пробиться сквозь толщу земли до подземных вод и пещер, либо то, что способно вынести и жару, и засуху. Одно в Варагасе всегда манило и глупцов, и самых отчаянных – это подземные камни, в том числе и драгоценные. Какая бы тут не была земля, то, что можно найти в пещерах, или просто в песках – порой стоило состояния.
Так что весь Варагас имеет неоднозначную репутацию – он манит всех, кто желает избавиться от прошлого, кто ищет достатка и в тоже время он кажется совершенно свободным, лишенным всех предрассудков и ограничений. Порой тут можно встретить таких личностей, что никого не удивит появление ни изгнанника таарруна, ни забывшего что-то в этой дыре аадвара. И естественно тут много самих асириан, что когда-то основали этот город у самого края цивилизации.
Переставляя когтистые лапы по жгучей земле, тааррун оказался у самого края поселения – тут большая часть хибар попросту заброшена и разграблена. У многих отсутствовали двери, часто внутри или не было ничего, или валялся поломанный хлам, как и куски мебели. Свое убежище из общей разрухи тааррун признал практически сразу – это был единственный дом с закрытой дверью. К тому же ее надежно удерживал в таком положении крепкий канат.
Несколько повозившись с канатом, тааррун распутал его узлы, временами помогая себе когтями. Взяв после этого его в руку, тааррун распахнул дверь. Тут же все было еще скуднее, чем у аадвара искателя древностей – тахта, сломанный и заваленный на бок комод, а рядом с заколоченным окном – стальные кольца и обломки старой бочки. Самое важное уже лежало на полу: копье, мешок с запасами еды, кожаная фляга с водой, как и самая дорогая вещь для самого таарруна – крупный кинжал. Немного неровный, так как выполнен из заточенного камня. Этот предмет был с ним на протяжении многих лет. Даже не столько подарок, сколько своеобразная ноша и память. В первую очередь о самой его матери, как и крови.
Тааррун не мог знать или вспомнить тот день, когда получил свое имя – Сатрит, но что он запомнил достаточно хорошо – это своеобразные правила самого общества тааррунов. Для Сатрита, как и многих других таких же, как он, они естественны и не вызывают противоречий. Хотя у стороннего наблюдателя могут вызвать недоумения. И все же – когда у него был выбор – попытаться оправдаться и остаться в клане или же отстаивать свое и оказаться в одиночестве. Обычно одинокий тааррун просто жалкое зрелище – общество не только требует определенных жертв – но это еще и защита. Сатрит хороший воин – он это знает – его, в самом деле, могли бы простить, оставить в живых и позволить существовать с ними дальше…
Тааррун приблизился к вещям на полу. Подобрав кинжал, он взглянул на его лезвие, словно бы пытался вспомнить и пропустить через себя все те события, которые и привели его к такой жизни. Странность заключалась в том, что Сатрит никогда о своем выборе не жалел. И все же было что-то гадкое в разуме в такие моменты. Чувство какого-то одиночества, от осознания того, что он чужой для другого мира, но и его родичи встретят его холодно.
Закрепив клинок на поясе, тааррун обмотал вокруг талии канат, достаточно свободно, чтобы он не мешал двигаться и дышать. Мешок он закинул на спину, перекинув через голову и плечо тканевый ремень. Флягу с водой тааррун тоже закрепил около пояса, только постаравшись сделать так, чтобы ее горлышко не накренилось вниз. Да и в целом закрепил ее ближе к спине. Когда же тааррун поднял с пола копье – он был полностью готов к новому пути через пустыню.
Другие на его месте, скорее всего, дождались бы вечера, однако Сатриту ничего не мешало направиться в путь именно сейчас. Хотя по меркам асириан, даже то, как этот тааррун одет, можно было бы назвать самоубийством. Легкая накидка без рукавов практически никак не закрывала тело. Штаны, плотно перевязанные ниже колен – выглядят скорее как эстетическая необходимость, чтобы не раздражать местных жителей. Даже голову тааррун не особо спешил накрыть каким-либо головным убором. Только сейчас, перед уходом, он обмотал ее, как и часть лица, лоскутом широкой ткани. И по большей части стараясь защититься от песка, чем солнца.
Для начала просто покинув хибару, Сатрит перехватил удобнее копье и направился к выходу из города. В любом другом бы случае Сатрита встретили стены, забор из кольев, единственный смысл которых – остановить опасную тварь, что могла бы выбежать из пустыни. Но не тут. Дома встречались все реже, а большинство из них имели еще более убогий вид. Еще несколько шагов – и хибары расступились, постностью открыв место пустырю. Тут уже невозможно было понять – где заканчивался город, а где начиналась дикая земля. Только спустя множество шагов, Сатрит убедился, что он покинул поселение – когда на границе горизонта не осталась даже и намека на рукотворные строения людей.
Пока все, что ему попадалось – раскаленная серая земля, редкие низкие деревья. Иногда их бывало сложно отличить от кустарников, как и типичные для Сероземья растения – пучки разнотипных трав: иногда с тонкими стеблями, иногда образующих цепочку из зеленых лепестков, но всегда покрытых шипами.
С первого взгляда могло показаться, что тут совсем нет жизни. Стоило приложить усилия, чтобы среди однотипных растений разглядеть мелких ящериц и диковинных насекомых. Где-то совсем далеко изредка звучали крики хищной птицы, однако и эти звуки постепенно стихали. С каждым шагом таарруна в сторону песков, мир приобретал все более пресные краски: редели и без того скудные кустарники, серый цвет земли все больше сменялся на бледный, какого-то мутно-белого цвета, песок с разными примесями.