– Не только это.
Я вцепилась в край его рубашки, чтобы не потерять сознание. Спенсер тихо вздохнул. Он подошел еще ближе, пока наши лица не оказались на расстоянии ладони друг от друга.
– Доун… – Он так шепнул мое имя, будто испытывал страдания, которые в силах прекратить только я. – Я еле сдерживаюсь, чтобы не поцеловать тебя, когда ты так на меня смотришь.
Со мной происходило то же самое. Воздух между нами становился все плотнее, пока у меня не возникло ощущение, что мне больше нечем дышать. Если наши рты сейчас же не соприкоснутся, мир рухнет. Земля просто рассеется. Я свалюсь замертво. Мне этого не хотелось, и Спенсеру, очевидно, тоже. Он наклонил голову в тот же момент, когда я встала на носочки.
Его губы прижались к моим, и я вмиг растаяла. Они были твердыми и теплыми, мягкими и осторожными. Я сильнее сжала его рубашку и потянула на себя. В груди разрастался жар, растекаясь во все стороны.
Спенсер тихо простонал и обвил меня руками. Его рот на секунду оторвался от моего, и он жадно глотал кислород. А в следующее мгновение уже снова целовал меня.
Это оказалось до смерти приятно. Я приоткрыла для него губы, и его язык коснулся моего. У меня вырвался вздох, а потом…
…Спенсер резко от меня отстранился.
Он недоверчиво уставился на меня, вытянув обе руки:
– Да ты издеваешься надо мной, Доун.
– Что? – не поняла я, все еще совершенно оглушенная потрясающим поцелуем.
Спенсер отдернул ладони от моих плеч и отпрянул на шаг. А затем издал нервный смешок.
– Ты напилась. Напилась. – Обеими руками он провел по волосам и скрестил их за головой.
– Не совсем, в смысле, я только… выпила немного пунша, – робко пролепетала я.
И, судя по всему, ляпнула что-то не то, так как Спенсер отвернулся и прошелся по комнате. Его руки опустились и сжались в кулаки.
– Спенс…
– Твою мать! – Со всей силы он пнул корзину для белья Брикса, которая с грохотом завалилась на пол.
Я задержала дыхание и обхватила себя руками, чтобы не дрожать. Еще ни разу на моих глазах Спенсер не приходил в такую ярость.
Обернувшись ко мне, он какое-то время просто смотрел. Я по глазам видела, как шевелились шестеренки у него в голове. Спенсер открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом передумал. Он тяжело сглотнул и уставился в пол:
– Не так.
У меня гудела голова. Все смешалось, стало жутко жарко, а во лбу начала пульсировать боль. Я тронула пальцами губы. Их покалывало так, что можно было сойти с ума. Затем моя ладонь сжалась в кулак. Как я только могла допустить, чтобы это случилось?
– Извини, – прошептала я.
Его плечи заметно напряглись. Видимо, я опять сказала что-то не так.
– Я жалкий лапсус, – буркнула я.
Спенсер взглянул на меня так, как будто я лишилась рассудка.
– Лапсус? – непонимающе переспросил он.
– «Ошибка» по-латински. Папа так всегда говорит. Но у него это скорее что-то вроде ругательства.
Это слегка смягчило жесткое выражение в его глазах.
– По-моему, звучит, как какой-то маленький зверек. С длинными висящими ушами.
Я слабо улыбнулась, хотя больше хотелось зареветь. Спенсер ответил на мой взгляд, и это словно растянулось на часы. Мы смотрели друг на друга, но в конце концов я не смогла больше выносить тишину и все-таки сделала еще один шаг в его сторону.
– Извини. – Я не знала, что еще сказать, чтобы он опять взглянул на меня как прежде.
Он медленно кивнул, снова глубоко вдохнул и выдохнул, а потом в его взгляде что-то изменилось. Мне стало ясно, что он пытался сделать. Спенсер прятал свои чувства, запирал их за маской беззаботности. В его глаза вернулись задорные искорки.
– Ты тоже меня извини, маленький лапсус. – Он смущенно потер затылок. – И за то, что кричал. Об этом я сожалею даже чуть больше, чем о разбросанном грязном белье.
– Сейчас исправим, – пробормотала я и наклонилась, чтобы затолкать одежду Брикса обратно в корзину.
Спенсер присел напротив и тоже принялся подбирать вещи.
– Признайся. Тебе понравился мой небольшой приступ гнева.
Я хмыкнула, благодарная за его попытку вновь разрядить обстановку… хотя мы оба просто притворялись.
– Это было очень мужественно.
– То есть это немного увеличило мою сексуальную привлекательность в твоих глазах?
– Я немного испугалась, что ты себе ногу сломаешь.
– У меня стальные ноги.
– Такие же стальные, как нос?
– Нос – единственное уязвимое место на моем теле. Так что ничего удивительного, что однажды он потребовал к себе чуть больше внимания.
Я рассмеялась с таким облегчением, что это прозвучало почти как всхлип. Все снова стабилизировалось. Мы снова стабилизировались. Все опять будет хорошо.
Если достаточно долго себя в этом убеждать, то рано или поздно практически сама начинаешь верить.
Взявшись за следующую футболку Брикса, я обнаружила под ней на ковре что-то золотое.
– Смотри-ка, – произнесла я. Из моего сжатого кулака свисала цепочка. – В голове не укладывается.
Медальон сверкнул в свете люстры. Уверена, что раньше ни разу не видела это украшение на Сойер. Аккуратно повернув его, я присмотрелась к позолоченной обратной стороне. На ней были выгравированы две буквы с красивыми завитушками.
Э.Д. «Д» как Диксон?
– Это Сойер?
Я медленно кивнула:
– Думаю, да. Она говорила про медальон. Значит, мы свою миссию выполнили.
– Это оказалось на удивление легко, – заявил Спенсер. – Из нас бы получились классные агенты.
Я фыркнула:
– На самом деле бо́льшую часть работы выполнила твоя нога.
Он не улыбался, и даже все его движения казались нервными, пока Спенсер засовывал белье обратно в корзину. Затем, поднявшись, он задвинул этого монстра на прежнее место.
– Давай поскорее отсюда сваливать. Пока Бриксу не пришла в голову какая-нибудь идея поглупее.
Спенсер подал мне руку. Я ухватилась за нее и с его помощью встала с пола. В животе что-то болезненно сжалось, когда мне стало понятно, что теперь он не мог смотреть мне в глаза.
Глава 6
Похоже, ситуация с Бриксом и цепочкой выбила Сойер из колеи на несколько дней после того вечера. Она проводила больше времени в общежитии, а иногда, когда я возвращалась домой, но заставала ее сидящей перед окном и пялящейся в пустоту. На мои старания ее расшевелить Сойер отмахивалась и общаться тоже не хотела. Через пару дней я оставила попытки завязать разговор и вместо этого начала просто время от времени подсовывать шоколад, к которому она так же не прикасалась.
Я уже почти сдалась, как вдруг однажды вечером она вернулась домой, бросила свой рюкзак в угол и встала передо мной со скрещенными на груди руками. Я подняла на нее вопрошающий взгляд. Потом Сойер неожиданно наклонилась вперед и подергала меня за волосы. Слишком озадаченная, чтобы как-то отреагировать, я просто уставилась на нее.
И тут она заговорила:
– Мне нужна модель по курсу фотографии. Не хочешь поучаствовать?
Так я и оказалась на скамейке в парке в центре нашего кампуса, пока Сойер держала перед носом свой огромный зеркальный фотоаппарат и в который раз велела мне сделать злой взгляд. Сойер изучала искусство фотографии, и для одного из курсов ей необходимо было подготовить серию портретов, передающих разные эмоции. Отсюда и странные инструкции, которые она мне давала уже на протяжении часа.
– Такое впечатление, будто у тебя кузнечик во рту.
Я сморщила нос:
– Фу.
Она сделала следующий снимок, и камера несколько раз щелкнула.
– Именно, фу. Но ты должна выглядеть не так, словно съела какую-то гадость, а так, словно ты в настоящем бешенстве. – Сойер ненадолго опустила камеру и сердито нахмурилась, сузив глаза. – Вот как, видишь?
Честно, я пыталась. Пробовала наморщить лоб, но ничего не срабатывало. Вместо этого у меня просто туда-сюда шевелилась кожа вдоль линии роста волос.
Сойер вздохнула:
– Тогда пока пропустим. Теперь посмотри на меня как сумасшедшая.