«Могла бы и записать», – проворчала авторша, усевшаяся рядом с ручкой и блокнотом в руке.
Водитель остановил машину на плотине, и мы вышли, чтобы посмотреть сверху на овальную чашу катка. Льда на катке не было – полным ходом шли строительно-ремонтные работы. А еще ниже в синеватой дымке смутно виднелся город, лежащий у подножия Золотых гор. Расторопный водитель предложил сфотографировать нас на верхних ступеньках лестницы, что вела вниз, с плотины к катку.
«Давай, давай, соглашайся! Будет тебе фото с Данилой на память!» – запрыгала авторша.
«Потрясающе… – не выдержала я. – Ты уже забыла и про описания, и про ландшафты, тебя не интересует великолепный вид, что открывается отсюда, для тебя ландшафтом стал этот Данияр!»
«Нет, почему же, ты несправедлива ко мне, – начала оправдываться авторша. – Я просто хотела тебя поддержать. И что плохого в том, что мне нравится мужчина? Я – женщина или кто? Неужели он тебе не нравится?»
«Ты не женщина, ты – авторша и блондинка!» – сурово припечатала я. – Даже если он тебе нравится, совсем необязательно вести себя, словно барышня на первом балу, увидевшая душку-офицера!»
«Я все поняла, – сказала она. – Ты ревнуешь».
«Я? Ревную? Кого к кому?»
«Разумеется, Данилу ко мне», – заявила эта малохольная.
Я безнадежно махнула рукой и хотела было из вежливости спросить своего попутчика, будет ли он фотографироваться, но, к счастью, его и след простыл. То есть след был еще горяч, потому что он стоял на другой стороне дороги у барьера плотины, курил и взирал на горы. Порадовавшись, что проблема так легко разрешилась, я доверила услужливому водителю свой сотовый со встроенной фотокамерой и постаралась принять элегантную позу и красивое выражение лица на фоне лестницы, уходящей в бездну.
Закончив короткую фотосессию, я подошла к Даниле. Он молча, словно прочитав мои мысли, протянул сигарету, щелкнул зажигалкой.
– Слушай, Женя, давай на ты, – сказал он, наблюдая, как я закуриваю. – Раз уж кривая понесла…
– Какая кривая? – спросила я.
«Хорош кокетничать, соглашайся!» – зашипела авторша, усаживаясь на нагретый солнцем бетонный парапет.
«Кокетство – оружие блондинки!» – рыкнула я и… согласилась.
– Люблю эти горы… – сказал Данила. – Давно не был, а они мне снились…
В темных его глазах мелькнуло нечто, заставившее меня открыть сумку в поисках не знаю чего. Короче, меня смутила грусть в его темных глазах. Авторша спрыгнула с парапета и, словно перезрелая школьница, исполнила несколько па победного танца какого-то африканского племени, истошно вопя: – «А я говорила тебе, говорила!!!»
– Никогда не была… нет, то есть была в горах, но давно, на Кавказе, – сказала я, игнорируя чокнутую авторшу.
– Приходилось, – ответил он, поддергивая рукава джемпера к локтям.
– Отдыхал?
– Не совсем… так, путешествовал…
– Воевал? – осторожно поинтересовалась я.
– Нет, это миновало, но… стреляли… – вымолвил Данила, словно Саид из любимого фильма моего отца.
Он замолчал, а я не стала расспрашивать. С какой стати мне это делать. Может, он просто набивает себе цену.
– Тебе не жарко? – спросила я, чтобы заполнить какую-то неуютную паузу.
– Да нет, – он пожал плечами. – Знаешь, никогда не страдаю от жары. Хотя, сегодня не успел переодеться… спешил. А наверху будет не жарко.
Разговор прервал истомившийся в ожидании таксист, и мы, заняв свои места в машине, двинулись дальше по серпантину, вверх к урочищу. Таксист оживленно и не без гордости сообщил, что Казахстан готовится к зимним азиатским играм, и что соревнования будут проходить здесь на Медео и на горнолыжном курорте Чимбулак, на высоте три с половиной тысячи метров над уровнем моря.
«Запомнила цифру все-таки?» – ехидно прошептала авторша.
– Канатка сейчас только на Чимбулаке, будут строить новую от Медеу – полчаса и вы на Талгарском перевале.
– Но ваш бизнес пострадает, – заметил Данила.
– Тут вы правы, – согласился таксист.
Еще поворот и перед нами открылась… Швейцария. Да, именно такова была первая мысль, когда я увидела пару десятков симпатичных двухэтажных коттеджей, живописно разбросанных на горном склоне. Правда, вид был подпорчен строительным безобразием, что творилось вокруг «Швейцарии». Машина выехала на площадку перед недостроенным зданием, стены которого скрывала решетка строительных лесов, и остановилась.
– Прибыли, – возвестил шофер. – Пройдете вон туда, под арку, поднимитесь по лестнице и там увидите вход на канатку.
Я не стала протестовать, когда Данила расплачивался с шофером. Поблагодарив старательного бомбилу, мы отправились в указанном направлении и вскоре оказались перед решеткой, за которой вращалось огромное горизонтальное колесо – механизм, тянущий тросы подъемника. Мне все-таки удалось взять реванш – купить билеты на канатку, пока Данила беседовал с парнем-контроллером. У входа девушка-казашка торговала теплыми носками и выдавала на прокат теплые куртки-аляски.
– Неужели там так холодно? – с сомнением поинтересовалась я.
– Советую взять куртку, – сказал Данила. – Там градусов двенадцать.
«Бери куртку», – встряла авторша, в голосе ее зазвучали подозрительно заботливые нотки.
«Переживаешь, что замерзну и простужусь?» – спросила я.
«Переживаю», – откликнулась авторша.
«Чего вдруг?»
«Ты считаешь, что я совсем бесчувственная?» – обиженно пробормотала она.
«Вот этого я как раз и не считаю», – ответила я, многозначительно взглянув в сторону Данилы.
Прижав к себе куртку, я в некотором смятении смотрела, как к деревянному помосту приближается широкое двухместное кресло, на которое предстояло сесть, не промахнувшись. Попытка удалась, потому что Данила подхватил меня и бесцеремонно кинул на сиденье рядом с собой, быстро опустив страховочную перекладину. Кресло закачалось и под тихое «ой» авторши поползло вверх, земля в буквальном смысле ушла из-под ног, а дальше…
А дальше был восторг полета над горами. Канатка то спускалась, и замирало сердце, и холодело в животе, то тянулась вверх, над бешеной зеленью горного луга, мимо огромных елей, до верхушек которых, казалось, можно дотянуться рукой. Лишь страх выпасть из кресла удерживал меня от искушения потрогать мохнатые лапы проплывающих мимо еловых вершин. Медленно приближалась островерхая холодная гора, расчерченная белыми снежными штрихами. Снег лежал и ниже на склонах, прямо среди цветущей зелени. Ветер обдавал пока еще приятным холодком, я упорно не надевала куртку, положив ее на сиденье, между собой и Данилой.
– Не страшно? – спросил он, чуть наклонившись ко мне.
«Скажи, скажи, что страшно! – засуетилась авторша, выглядывая из-за него. – Мужикам нравится, когда девы трусят. Это дает им шанс почувствовать свое превосходство и мужество!»
«Давно же тебя не было, знатока мужской психологии, – проворчала я. – С каких это пор ты стала столь… рецессивной? Раньше за тобой подобное не замечалось! А если я не хочу, чтобы он почувствовал свое превосходство?»
«Не придирайся, я не по-детски втрескалась… имею право ощутить себя слабой женщиной! Ну сделай ему приятное, тебе трудно что ли? И почему я не на твоем месте?» – взвыла она, опасно раскачивая кресло.
«Если ты сей же час не прекратишь свои стенания, я просто скину тебя вниз и выбирайся отсюда, как хочешь, – пригрозила я. – Лучше посмотри, какая красота вокруг, какой воздух!»
Авторша ничего не ответила, почему-то присмирела и скрылась за Даниловым плечом.
– Нет не страшно, – ответила я на Данилин вопрос и кокетливо добавила, ради авторши: – Ну, если только чуть-чуть…
– Мы с друзьями в юности ходили в эти горы. Хорошее было время. Взбирались на Талгарский перевал и на Чимбулак.
Он снова посмотрел на меня так, что мне захотелось достать зеркальце из сумки, а авторша нервно хихикнула. Навстречу проплыло кресло с хохочущими девицами, следом – с двумя респектабельными мужами, слышно было, что они обсуждают какие-то деловые вопросы. Как можно заниматься такой ерундой в таком месте, не понимаю. Здесь стоило либо просто молчать, либо говорить и думать только о горах и ни о чем ином. Все проблемы, заботы, неприятности, умерший сосед в самолете, нападение в парке, поцарапанные колени и даже сидящий рядом Данила ушли куда-то, растворились в горном воздухе, которым было не надышаться. Его хотелось пить, как хочется пить прозрачную воду родника, хотелось брать пригоршнями, чтобы сохранить, продлить его вкус, его свежесть, этот экстаз дыхания. Авторша замерла, уставившись на меня в неподдельном изумлении. Или восхищении? Кажется, лишилась дара речи. Или передышала горного воздуха? И слава создателю.