Удушенный стал потихоньку приходить в себя.
Какое-то время водил он налитыми кровью глазами по незнакомцам, затем попытался встать. Солдат, прежде разговаривавший с наместником,
приподнял лежавшего, подхватив под мышки; другой сунул ему в руки обушок, на который незнакомец тяжело оперся. Лицо его с надувшимися жилами
оставалось багровым. Наконец сдавленным голосом он прохрипел первое слово:
- Воды!
Ему дали горелки, которую он пил и пил, и, как видно, не без пользы, потому что, оторвавшись наконец от фляги, спросил уже более отчетливо:
- У кого это я?
Наместник встал и подошел к нему.
- У тех, кто вашу милость спасением подарили.
- Значит, не вы накинули аркан?
- Наше дело, милостивый государь, сабля, не аркан. Бесчестишь добрых жолнеров подозрением. А поймали тебя какие-то лихие люди, татарами
переодетые. На них, ежели любопытствуешь, можешь поглядеть; вон они, как бараны порезанные, лежат.
И наместник указал рукой на темные тела, лежавшие у подошвы взгорья.
Незнакомец на это сказал:
- Если так - позвольте же мне отдышаться.
Ему подложили войлочную кульбаку, устроившись на которой он погрузился в молчание.
Это был мужчина в расцвете лет, среднего роста, в плечах широкий, почти исполинского телосложения, с поразительными чертами лица. Голову он
имел огромную, кожу дряблую, очень загорелую, глаза черные и, точно у татарина, слегка раскосые; узкий рот его обрамляли тонкие усы, по
оконечьям расходившиеся широкими кистями. На мощном лице были написаны отвага и высокомерие. Тут совмещалось что-то притягательное и вместе с
тем отталкивающее: гетманское достоинство, смешанное с татарской лукавостью, благожелательность и злость.
Отсидевшись несколько времени, он встал и, не поблагодарив, совершенно неожиданно отправился глядеть на убитых.
- Мужлан! - буркнул наместник.
Незнакомец между тем внимательно вглядывался в лицо каждому, качал головою, словно поняв что-то, а затем медленно направился к наместнику,
шаря по бокам и машинально ища пояс, за который хотел, как видно, заложить руку.
Не понравилась молодому наместнику таковая значительность в человеке, только что вынутом из петли, поэтому он язвительно сказал:
- Можно подумать, что ты, ваша милость, знакомых ищешь среди этих воров или заупокойную по ним говоришь.
Незнакомец серьезно ответил:
- И не ошибаешься ты, сударь, и ошибаешься; не ошибаешься, потому что искал я знакомых, однако, называя их татями, ошибаешься, ибо это
слуги некоего шляхтича, моего соседа.
- Не из одного, видать, колодца берете воду вы с тем соседом.
Странная какая-то усмешка скользнула по тонким губам незнакомца.
- И в этом ты, сударь, ошибаешься, - пробормотал он сквозь зубы.
Спустя же мгновение добавил погромче:
- Однако прости мне, ваша милость, что я надлежащей не выразил благодарности за auxilium <помощь (лат.).> и успешное спасение, каковые меня
от столь неожиданной смерти упасли. Мужество твое, ваша милость, покрыло неосмотрительность того, кто от людей своих отдалился; но благодарность
моя самоотверженности твоей не меньше.