Мы все вместе с забрудами страху натерпелися. Стоим окаменелые от ужаса этого. Двадцать тел вокруг кузнеца нарублено, а он стоит весь в крови мечом играючи. Но убежали забруды перепуганные, и стал огонь на мече Тёма гаснуть. Повернулся он к нам, а глаза уже нормальные человечьи, не горящие. После и меч в руке его растаял, как и не было его.
Подошел к нему Стрика и спросил:
– Ты кто Тём кузнец, не демон ли? Али демоном одержимый ты?
– Нет, дедушка, – сказал Тём, глаза потупивши, – да не было силы смотреть, как над людьми издеваются.
– Теперь убивцею стал ты, уж прости, но жить тяжко с убивцею. Идем, покаешься, святой отец грех убийства отпустит тебе неразумному.
– Нет, простите меня грешного хлебопашцы добрые, но не считаю себя убивцею так как они пришли незваными. И не дам я им воли творить бесчестие.
– Ты не прост Тём, ох не прост, видно воином был ты смелым, независимым. Накличешь ты на нас беду лютую, уходить тебе надобно.
Горько мне стало от слов дедовых, да не мне решать дела такие, взрослые. Потускнели глаза Тёмовы, закрыл лицо руками он, задрожал и простоял с полсотни вздохов лицо закрываючи. А как опустил он руки, лицо было спокойное безразличное.
– Что нарубил, то сам приберу, возвращайтесь в деревню дедушка. И я приду не оставлю вас. Как плуги вам новые поделаю, так и покину я вас хлебопашцы добрые.
Стрика кивнул и все тронулись, но уже не было радости от возвращения нашего.
Разгрузив телегу у дома своего, я отпросился у бати в помощь Тёму. Не хотел я его оставлять одного – не хорошо, и не правильно было это.
Когда вернулся я на дилянку, где бой был, там Тём тела дровами обкладывал, чтобы сжечь их, не дать воронам повеселитися. Рядом лежала кучка другая – оружия. Собрал он оружие брошенное, метал все-таки. Стал я грузить его в телегу нашу. Было там оружие разное, кошели пояса, поножи да поручи. Весь метал снял с покойников. Обернулся Тём ко мне и спросил меня:
– Что ж ты с убивцей стараешься?
– Ты Тём прости мужиков наших. Рассказал я отцу, как было все, и сказал он, «Поди, приведи домой его. Негоже быть ему бездомному. Не забавы ради убивал он, а нас глупых жалеючи». Да и я не считаю тебя убивцею, только страшен был ты с мечом огненным. Вот мужики тебя попугалися.
Как пришли мы домой, мамка одежду с него стребовала окровавленную и в бадью для стирки кинула. Батя всем спать сказал, до завтрего, чтоб проспалися.
*****
Прошло лето. Тём понаделал плугов и разной другой утвари. Обучил отца струментом пользоваться, что купил на торжище. И как начался сбор хлеба зрелого, стал он в поход собиратися. Грустно мне было отпускать товарища, да заказано ему жить в Тутуране.
Поселок Тутуран, священник Гринь
Вот и настала пора хлеб в закрома сыпати. Праздновали мы праздник поуборочный. А как попраздновали, пришел ко мне найда Тём попрощатися. Видно всех уж обошел, пришел ко мне последнему.
– Простите святой отец, что церковью вашей брезговал. Нет веры во мне в высшее.
– То не грех коли человек не ходит в церковь, раз не верует. Грех, когда верует и не ходит, али ходит и не верует. Странно ты пришел в мир наш, странно уходишь. Видать на то воля божия. Грамоте то обучился за время летнее?
– Да, отче, читать сподоблюся.
– Славно. Дам я тебе книгу на прощание. Сказы в ней разные, про богов-небожителей, да про людей по мирам блуждающим. Сам переписывал, с древних свитков я, да уж по памяти всю ее вычетать станется. Бери отрок книгу эту. Читай, коли можется и читай, когда совсем скудно будет в душе твоей. Ибо надобно уму заниматися, чтоб не стать тебе озорным забрудою.
– Уж не стану отче забрудою. Не погублю жизнь невинную. Но не смолчу когда при мне будут бить безвинного, али глумится над противником поверженным.
– В том сила твоя, не равнодушен ты, склонен к переживанию. О пути могу сказать тебе на прощание. Иди к торжищу, а от туда сворачивай на солнышко, иди, чтоб в глаза тебе с утра солнце поднималося и придешь ты в край лесной к озеру горному. Там и встретишь ты путь свой праведный.
Будешь идти, не гневайся, что не приняли тебя работники хлебопашные. Им за печкой сидеть, хлеб собирать, да деток глядеть счастье то. Ты другой муки катаный. Вижу путь твой извилистый, что тобой пройденный, да впереди предначертанный. Быть тебе путником и терпеть беды неслыханные, да не быть тебе убитому. Судьба твоя дорога торная. – Взял я со стола ладанку, специально для него намоленну. Знал я, что мной он не побрезгует, уходя в даль далекую, в путь свой неведомый. – Вот возьми ладанку, для тебя делану. Пусть она хранит тебя в пути тоем извилистом. Вот звезда Бога нашего, в ней крупица земли, где ты найден и вылечен. Не прошу, не настаиваю, но советую – носи не снимаючи, для демона твоего ограда сия будет сильная. Как захочешь его выпустить снять тебе ее надобно.
Все иди не оглядывайся. Иди Тём путник ветреный. Называй себя Тёмом Ветровым, как отец святой нарекаю тебя сим именем и прозвищем. Пусть ветер тебя радует да под ногами дорога стелется.
Поклонился Тём найда в пояс мне. Поблагодарил за имя новое, за слова добрые да за ладанку и одел ее под рубаху на шею свою, как положено. Вышли мы на крыльцо храма, и пошел он, а я остался. В след ему смотрел, он не оборачивался. Как пришел, так и ушел кузнец наш, Тём найда ветреный.1
Глава 2. Путник. Часть 1
Поселок Тутуран, околица, Тём.
Вышел я из Тутурана, не оглядываясь. Эта община отвергла меня, но мне не было больно, мне было пусто. Я шел как блуждающий в ночи путник прошедший мимо костра. Костер полыхнул веселым пламенем меж сосен и затерялся. Так и поселок этот моргнул в моей жизни и исчез.
Наверно, я немного обижался на этих людей, но не было особого смысла настаивать, чтоб остаться в Тутуране. Нет, так нет, мой путь – мой дом.
Стрика напоследок принес мне пятьдесят монет золотом, из тех, что дал мне судья на торжище. Я сначала брать не хотел, но Стрика настоял, сказал, что раз гоним его, то хоть денег на дорогу дать должны. Да и отработал я для них больше на много. Взял я деньги, рассудив, что нет в том зла.
Выйдя к торжищу, я переночевал там и отправился на восток, как отец святой мне советовал. Поговорив с людьми, я узнал, что идет туда дорога торная. Караванщики по ней приходят, но того кто ходил по ней более чем на три дни пути я не встретил.
Так и шел я, дорогу меряя. Шел налегке, не нес еды много. Был у меня лук, как дичь видел – охотился. Весь мой основной скарб был бабкой Ведой даденный – мешочков десять с разными травами лечебными. Лук со стрелами, меч обретенный от забруд, ножей пара, да пара кошелей с деньгами.
Отдельно скажу о мече. Меч тот был удивительным. Когда ушли мужики, оставив меня одного на побоище, стал я собирать тела убитых и то, что пригодится в будущем. Среди прочего поднял я меч, будто в сказке деланный, острый и как зеркало полированный. Взял я его рассматривать, а он покрылся голубым пламенем и меняться стал. Превратился он в нож большой. Лезвие сузилось до трех пальцев, и потерял он заточку с края вогнутого, край другой острый и тонкий остался. Гарда из поперечины стала круглой и рукоять вытянулась. Посмотрел я на ножны, что в другой руке держал, под стать мечу они изменились также. Вязь, на письмена похожая, проявилась на лезвии, пламя последний раз пыхнуло и погасло, как и не было его. Страшно мне было с ним, был он явно волшебным, но не смог я его оставить. Вот такой меч был у меня.
Шел я шел, дорогу меряя, нигде больше ночи не задерживаясь. Решил дойти до горного озера, что напророчил мне святой отец в Тутуране. Дорога была торная, приставали ко мне хлебопашцы прохожие, видя во мне человека с оружием знакомого, да не с забрудами дружного. Еще как ночевал я на торжище и выспрашивал про дорогу восточную, подошло ко мне два мужика и попросили не гнать их, а взять их в попутчики. Пусть идут коли надобно, им сказал я без гонору. Так и шел я от одного двора постоялого ко двору другому дальнему. Весть впереди меня бежала, что идет воин хлебопашцем не брезгует. Подвозили меня и телегами, что в пути мне встречалися. Видно те забруды, что от поселка нашего разбежалися весть обо мне кинули, что иду я по шляху торному на восток вьющемуся. И забруды те, что встречали нас, к кошелям не приглядывались, тех людей, что за мною шли.