– Давай, Гошка! Время не ждет! – поторопил он. – Мастер с нас три шкуры сдерет, если не выполним норматив. Всех без квартальной премии
оставим.
– Ага! – шмыгнув носом, молодой рабочий бросился к разминовке.
На втором пути ждали пустые вагонетки.
Анатолий Самойлов быстро подошел к «хапуге». Заурчал двигатель. Машина дернулась, поползла вперед. Вздрогнула, уткнувшись носом в куски
породы. Оператор на миг обернулся, поглядел себе за спину: первая вагонетка была на подаче. Спереди донесся грохот отбойных молотков.
Проходчики, сделав короткую паузу, двинулись по тоннелю.
Породопогрузочная машина сильно качнулась, словно кто-то боднул ее сзади. Или сбоку? Самойлов недоуменно осмотрелся. Ничего… Ни-че-го!
Может, с другой стороны? Он прищурился, рассматривая тоннель. И тут сердце оператора погрузчика будто сжало ледяными ладонями. Сверху!
Сверху, мать ее!
Почти над самой его головой ширилась и росла трещина. Секунду назад она была совсем крохотной, и сочившаяся из нее струйка воды могла
напутать только малого ребенка. Но Анатолий Борисович, много лет проработавший на проходке тоннелей, отлично знал: где маленькая трещина,
там запросто может появиться и большая. Тем более в таком проблемном месте, как подземка Санкт-Петербурга.
Питер стоит на болотах. Под ними – мощный пласт древних глин. Сотни миллионов лет назад здесь бушевала водная стихия, теперь город
расположен на донных отложениях древнего моря. Сине-зеленые глины – очень неплохая среда для прокладки тоннелей метро. Беда лишь в том, что
под Питером эти пласты то и дело прерываются, в них много «вкраплений»: водонасыщенные пески, водяные «линзы», мягкие глины, размывы с
плывунами. Последние – страшнее всего: как ткнешь в плохое место, начинают вести себя подобно тягучим вязким жидкостям. Приходят в
движение, оплывают…
Трещина увеличивалась на глазах. Если поначалу она напоминала ниточку, была совсем короткой, то теперь стала толщиной с мизинец, и длина ее
значительно выросла. Анатолий Борисович отлично помнил трагическую историю семидесятых годов прошлого века. Мысли вихрем, в считаные
секунды, пронеслись в голове: «Откуда плывун? Неужели, как тогда?! Люди!!!»
– Игнат! Сашка! – остановив «хапугу», что есть мочи заорал Самойлов.
Рабочие, занимавшиеся проходкой тоннеля, еще не подозревали, что за спиной у них смерть.
– Игнат! Сашка! – Анатолий спрыгнул на пол. – Назад! Назад!
Вода хлынула с потолка. И не вода – смесь жидкости с мелким песком. На зубах заскрипело. Самойлов мотнул головой, сплюнул. Вспомнилось:
«Давление в линзе может достигать девяти атмосфер. Врываясь в забой, плывун с быстротой абразивного круга режет сталь. Любую».
Что уж говорить о человеческом теле?!
– Игнат! Сашка! – Самойлов все не уходил, не мог бросить товарищей, оставшихся за стеной воды и песка.
Позади, в пройденной зоне тоннеля, послышались чьи-то крики. Потом завыла сирена. Анатолий Борисович развернулся, бросился прочь от
настигавшего плывуна. Но было поздно. Он промедлил, потерял время. Вязкая масса прибывала слишком быстро. Заплела ноги, толкнула в спину.
Рабочий сумел удержаться на ногах, ухватившись за «соплю» – обесточенный кабель, свисавший с потолка. Самойлов выдернул ногу из «болота».
Сапог остался внизу, но это уже не имело никакого значения.