Машина различий - Брюс Стерлинг

Композитное изображение, оптически закодированное аэропланом сопровождения трансканального дирижабля “Лорд Брюнель”: в кадре — окраины Шербура, 14 октября 1905 года.

Вилла, сад, балкон.

Уберите завитки чугунной решетки балкона, и взгляду откроется кресло-каталка и сидящая в нем женщина. На никелированных спицах обращенного к окну колеса горит закатное солнце.

Артритные руки женщины, владелицы виллы, лежат на узорчатой материи, сотканной станком Жаккарда.

Руки состоят из сухожилий, тканей, сочлененных суставами костей. Время и незримые информационные процессы сплели из микроскопических волокон клеточного материала женщину.

Ее имя — Сибил Джерард.

Внизу, в запущенном английском саду, голые виноградные лозы оплели деревянные решетки,укрепленные на шелушащихся, давно не беленных стенах. Теплый сквозняк, проникающий в открытые окна комнаты, шевелит на шее женщины выбившиеся из прически седые волосы, приносит запахи дыма, жасмина, опиума.

Ее взгляд устремлен в небо, где проплывает исполинский, бесконечно прекрасный силуэт — металл, сумевший за время ее жизни разорвать путы тяготения. Предшествуя этой царственной громаде, на фоне красного горизонта ныряют и кувыркаются крошечные беспилотные аэропланы.

“Как жаворонки”, — думает Сибил.

Огни дирижабля, золотые квадраты окон, мысль о человеческом тепле. Легко и естественно ее воображение рисует картину. Она слышит далекую музыку, музыку Лондона, видит прогулочную площадку дирижабля. Пассажиры пьют, завязывают мимолетные дорожные романы, возможно — танцуют.

Мысли приходят непрошено, разум строит свои перспективы, сплетая чувства и воспоминания, порождает смысл.

Она вспоминает жизнь в Лондоне. Вспоминает, как она — та, прошлая, давняя — идет по Стрэнду, торопливо огибает толпу зевак у Темпл-Бар. Все дальше и дальше разворачивается вокруг нее город Памяти — пока у стен Ньюгейта на мостовую не падает тень повешенного отца…

Словно наткнувшись на непреодолимое препятствие, память сворачивает, уходит на другой путь, туда, где всегда вечер…

15 января 1855 года.

Комната в “Гранд-Отеле”, Пикадилли.

Один стул перевернут задом наперед и надежно подпирает тяжелую, граненого стекла ручку двери. Другой завален одеждой: короткая женская накидка с оборками, грубошерстная, заляпанная грязью юбка, клетчатые брюки, визитка.

У стены — широкая, ламинированная под клен кровать с балдахином, под одеялом угадываются две фигуры. Где-то вдали стиснутый железной хваткой зимы Биг Бен проревел десять, хриплый вой каллиопы, дымное, питаемое каменным углем дыхание Лондона.

Ледяной холод простыни. Сибил вытянула ноги, нащупала ступнями керамическую, обернутую фланелью грелку. Пальцы ее правой ноги задели голень мужчины. Прикосновение вырвало его из глубокой задумчивости. Таков уж он был, этот Мик Рэдли, Денди Мик.

Она встретила Мика Рэдли на Уиндмилл-стрит, в “Танцевальной академии Лорента”. Теперь, после нескольких дней знакомства, ей казалось, что Мику больше бы подошли “Келлнерз” на Лестер-сквер или даже, может быть, “Портленд Румз”. Он вечно что-то обдумывал, замышлял, бормотал что-то себе под нос. Умный парень, очень умный. Это ее тревожило. И миссис Уинтерхолтер тоже бы ее не одобрила: обхождение с “политическими джентльменами” требовало такта и умения держать язык за зубами, качеств, которые, по мнению миссис Уинтерхолтер, в изобилии имеются у нее самой, однако полностью отсутствуют у ее подопечных.

— И запомни, Сибил, — сказал Мик, — глазки мужикам не строить, хвостом не вертеть. С этим покончено.

Очередная сентенция.