Ладно, приятель, без долгих разговоров я решил переночевать под этим самым кипарисом. Земля была сыровата, недавно шел дождь, пришлось мне вынуть свой нож и нарезать тростнику, чтобы смастерить себе уютную постель.
Так я и сделал и через секунду храпел вовсю.
Я спал, как опоссум, до самой зари. Тут я проснулся, вернее — меня разбудил самый адский шум на свете. Я услышал скрип, треск и визг, как будто резали всех свиней на Миссисипи.
И все это над моей головой, где-то на верхушке кипариса.
Я сразу понял, в чем дело: это перекликались между собой орлы, — я не первый раз слышал такую музыку.
«Ага, там их гнездо, — подумал я, — и птенцы тоже там. Вот почему они подняли такую кутерьму».
Мне нет никакого дела ни до орлов, ни до их гнезд, но тут я вспомнил, что мне говорила жена. Она слышала, что в гостинице в Большом Заливе живет богатый англичанин, готовый отдать кучу денег за пару орлов.
— Вы не ошиблись: этот богатый англичанин был я.
— Да ну? Неужто же вы? Если бы я только знал! Ну, да ладно. Я бы все равно сделал то же самое. Так вот, приятель, влез я на дерево.
Это было не очень легко. Ствол высотой в сорок футов, гладкий и ни одной веточки, чтобы зацепиться, кошка — и та бы не взобралась. Да и никто бы не влез, но тут я увидел на другом дереве рядом толстую виноградную лозу, перекинувшуюся также и на мое дерево с орлами. Как раз то, что мне нужно, вроде как лестница. И не теряя ни секунды, я пополз по лозе.
Это было дело нешуточное. Проклятая лоза болталась во все стороны, и я уже собирался было бросить все и вернуться на землю. Но тут я вспомнил жену, и что дома — пусто, вспомнил богатого англичанина, и все это придало мне силы. Я карабкался вверх, как белка.
Раз я уж влез на кипарис, мне захотелось заглянуть и в гнездо. На верхних ветках, где орлы подняли эту сумятицу, можно было свободно стоять. Но до гнезда, оказывается, не так легко было добраться, как я думал. Чего только не было на этих ветвях! Вероятно, не меньше целого вагона copy, костей разных рыб и животных, всюду рос испанский мох. Целый час я раскапывал этот мусор, прежде чем мне удалось наконец просунуть голову вверх и оглядеть гнездо.
Как я и думал, там были птенцы, двое, еще не совсем оперившихся. Старых же птиц не было, — верно, искали завтрак своим детенышам.
«Воображаю, как они будут разочарованы, — подумал я, — когда, вернувшись, увидят, что их бесперые птенцы улетели».
Я был так занят разглядыванием птенцов, тесно прижавшихся друг к другу и угрожающе шипевших на меня, что не замечал ничего вокруг.
Я стоял замечтавшись, и вдруг что-то сбило с меня шляпу и так царапнуло меня по щеке, что кровь залила все лицо. Это были когти орлицы, а старый орел тут же кричал, угрожающе визжал и готовился к нападению.
Мне удалось сгрести одного из птенцов еще до возвращения родителей. Нечего говорить, как охотно я швырнул его обратно, а сам сунул голову под гнездо и держал ее там, пока птицы не угомонились, видимо, устав грозить мне.
Что касается меня, я бросил всякую мысль о птенцах.
После полученной раны я решил оставить их в покое; и даже золото богатого англичанина не соблазняло меня больше. Я ждал, пока приду в себя, а затем начал потихоньку спускаться обратно.
Почти добравшись до того места, где виноградная лоза обвивала кипарис, я остановился, пораженный шумом куда более ужасным чем крики орлов.
Это был треск и грохот ломаемого дерева вместе с громовыми раскатами, какие можно услышать, когда разламываются берега Миссисипи.
Так оно и было. Я видел, как деревья раскачивались и падали, с громким плеском погружаясь в реку. Мой кипарис шатался, как в бурю. Он то накренялся, то стоял прочно, как скала. Орлы вопили над моей головой, а я дрожал, как осиновый лист, великолепно отдавая себе отчет в том, что происходит.