– Эй, ты жива? – послышался голос где-то очень далеко, – встать сможешь?
Десмод
– Добрый вечер, профессор.
Он замер и медленно выпрямился, оставив узел шнурков неразвязанным.
– Это вы? – без тени удивления в голосе спросил он, – и как вы вошли?
– С помощью вот этой вот бумажки.
Указательный палец вяло опустился на поверхность стола.
– И что это за бумажка?
– А вы не догадываетесь? Странно. Особенно, учитывая весь ваш интеллект. Думал, что вы уже знали о том, что так будет.
Высокий мужчина средних лет медленно снял очки и протер окуляры рукавом пиджака.
– Вы никак не оставляете эту свою дикую идею, верно? Удивительно, должен признать. Просто невероятная преданность своему делу.
– В этом мы с вами похожи, профессор.
– Сомневаюсь.
– Зря. Просто мы служим разным идеалам.
На худом вытянутом лице появилась улыбка.
– И какому идеалу вы служите?
Мужчина за столом глубоко вздохнул и поднял вверх глаза. Его расслабленная поза всячески свидетельствовала об отсутствии угрозы, но скрытое под курткой оружие откровенно кричало об обратном.
– Возможно, вы удивитесь, но список моих идеалов весьма ограничен.
– Скажите, в него входит преследование и беспочвенное обвинение? Эти понятия ведь тоже могут считаться идеалами. Ну, или, хотя бы целью, если угодно.
Некоторое время он молча смотрел на собеседника, все ещё неподвижно стоявшего в дверях собственного дома.
– Вы раздевайтесь, профессор. Снимайте свои ботинки и прочтите эти документы. А дальше уже обсудим беспочвенность, о которой вы так упорно твердите последние месяцы.
Ещё раз протерев очки, он взял в руки лежавшую на столе бумажку. Пробежав глазами текст, он отрешённо усмехнулся и взглянул на часы.
– Как думаете, профессор, если мы тут перевернем все вверх дном, обвинения так же останутся беспочвенными?
Мужчина в пиджаке все так же медленно отодвинул стул и тяжело опустился на него, вновь сняв с носа очки.
– Вижу, вы, наконец, добились своего. Даже смогли наконец убедить судью выписать этот ордер. Похвальное рвение.
– Я вам так скажу, рвение не появляется на пустом месте. Так что скажете? Стоит мне это делать? Или, может быть, вы сами все расскажете. И тогда мы избежим всех этих лишних телодвижений.
Профессор постучал пальцами по крышке стола после чего вновь взглянул на часы.
– Тем более, что вы, очевидно, спешите, раз так часто сверяетесь с временем.
– Нет, тут вы неправы. Я больше не спешу. Мне теперь остаётся только немного подождать. Вся спешка, слова богу, уже позади.
– Не будем упоминать бога, хорошо? Ему бы не понравилось то, что вы сейчас мне расскажете.
– О, это совершенно точно, мой друг. Вот тут вы абсолютно правы. Это бы ему очень не понравилось.
– Ну отлично, – он извлёк из внутреннего кармана блокнот, – в таком случае, раз уж мы все равно его будем расстраивать, то давайте сделаем это побыстрее.
Профессор тяжело вздохнул и снова постучал пальцами по столу.
– Вы проделали долгий путь к этому мгновению. И, должен сказать, что я восхищаюсь вашей работой. То, с каким усердием и с какой настойчивостью вы преследовали меня все последние месяцы, как не давали житья… Это, правда, вызывает восхищение. И радость. Что ещё остались подобные вам. Другие бы давно убрали это дело в дальнюю полку и занимались бы… чем там обычно занимаются ваши коллеги. Но только не вы. Вы копали и копали, и, судя по вот этому, – он кивнул в сторону бумажки на столе, – наконец, подобрались достаточно близко. Можно даже сказать, что загнали меня в угол. Правда, случилось это уже после финишной черты…
– И что это значит? После какой черты?
– Ну, если представить, что мы бежали марафон, то к этому моменту я уже ее пересёк. И только после этого вы меня нагнали. Понимаете? Ничего, вы поймёте. Факт в том, что вам это всё-таки удалось сделать. По сути, этот марафон бежал только я, у вас никакого забега не было. Вы просто гнались и все.
– Давайте ближе к сути, профессор. Я не собираюсь соперничать с вами в словесности. Знаю, что тут я обречён.
– Собственно, я к этому и веду. Вы собираетесь услышать от меня всю правду, и я намерен вам ее рассказать. Вот только мой рассказ займет время. Не больше времени, конечно, чем заняло бы уничтожение вами моего имущества согласно этой вот бумажке, но все же.
– Тогда, раз мы с этим разобрались, приступайте, профессор. Только прошу вас, мы уже, вроде как, сошлись на том, что я загнал вас в угол, по вашим же словам. Давайте не будем лить воду. К сути пожалуйста.
При упоминании угла на худом лице профессора промелькнуло непонятное выражение, означавшее ни то отчаяние, ни то какое-то непонятное снисхождение к собеседнику.
– Хорошо. Так и поступим. Без воды. Сразу к сути.
– Для начала скажите, вы убили свою жену?
– Если вам нужна суть, то нет, я ее не убивал. Как раз наоборот.
– В каком смысле, наоборот? Это какая-то метафора опять? Иносказание?
– Нет конечно. Вы ведь просили суть.
– Профессор, она пропала четыре месяца назад. Четыре! Давайте на чистоту. Что вы с ней сделали?
Он снова тяжело вздохнул.
– Не с ней, а для нее. Так вопрос выглядит более логичным. Я сделал для нее то, что не мог сделать ни один другой человек на этой планете. Я подарил ей жизнь.
– Да? В таком случае, где она?
– Если вы хотите узнать всю правду, то позвольте мне вести собственное повествование. Из него вы получите все интересующие вас ответы.
– Хорошо. И, хотелось бы из вашего, бесспорно очень интересного, рассказа узнать судьбу всех остальных жертв, о которых мы с вами много раз говорили.
– Вы все узнаете. Запаситесь терпением, – он снова тяжело вздохнул, – вы думаете, что все началось около шести месяцев назад. Как раз тогда, когда вы обнаружили тот труп, самый первый. Это правда, но только отчасти. На самом же деле, эта история берет свое начало двадцать пять лет назад.
– Вы сейчас серьезно?
– Абсолютно. Мы же условились – только правда. Так получите свою правду. Признаться, мне самому уже невыносимо держать все это в себе, и я рад возможности хоть кому-то наконец все рассказать. Благо сейчас это уже нет необходимости скрывать. Я ведь в углу, верно? Мы к этому пришли. Просто я хочу, чтобы вы поняли мои мотивы, а для этого мне нужно вернуться в школу, во времена, когда я был подростком, даже ребенком. Тогда я встретил Ингу. Мы учились в одной школе.
– Первая любовь. Понимаю.
– Единственная любовь. В этом плане я являюсь самым везучим человеком на всем свете. Ни до этого, ни после, мне никогда больше не везло, если вы понимаете, о чем я сейчас говорю. Я глубоко убежден, что всякому человеку отведен определенный запас везения, и запас этот исчерпаем. Именно поэтому у нас так много случаев, когда, например, крупный выигрыш в лотерею влечет за собой разрушенные жизни. Весь запас моего везения был потрачен на встречу с ней. И за четверть века я ни разу не пожалел, что карта именно так легла. Будь мне предоставлен выбор до случившегося, я бы все равно отдал все везение за эту встречу.
– Очень романтично, профессор. Только не пойму, как это поможет нам в нашей с вами ситуации.
– Ничего, вы поймёте. За этот вековой квартал были разные события в нашей жизни. То есть, чтобы вы понимали, я отнюдь не идеализирую наше существование. Проще говоря, любая жизнь – она как растянутый сериал. Ее интересно наблюдать, но только в синопсисе. Если же ее смотреть в реальном времени, то рутина заставляет переключать канал. К сожалению, а может и к счастью, пульт дистанционного управления есть в руках только лишь у наблюдателя, а для актеров все течет медленно, и приходится проживать каждую секунду каждой новой серии. Нет возможности перемотать рекламу, например. И в этой всей рутине, в этом медленном потоке капающей из крана воды, нужно постоянно прилагать усилия, чтобы осознавать, что в твоём существовании здесь, на этой съёмочной площадке, есть смысл. Без этого осознания все это лишь новая капля из подтекающего крана.